Матвей Кузнецов. Дуэль, которой не было
Нынешним летом исполнилось сто семьдесят лет со дня рождения "фарфорового короля" Матвея Кузнецова. Раритеты с клеймом "Товарищество М.С. Кузнецова" бережно хранятся на буфетных полках во многих семьях: чашки, тарелки, блюда, масленки, если повезет - забавные сосисочницы с архаичной надписью "Горячiя сосиски"... Именно благодаря династии Кузнецовых фарфор перестал считаться предметом роскоши, а стал доступен простым смертным.
...Холодный мартовский день 1900 года хмурился с самого утра. Под вечер фонари на 1-й Мещанской светили уже сквозь мелкий дождик. Михаил Врубель шел по тротуару, подняв воротник. Вот, наконец, и дом Матвея Сидоровича Кузнецова. Он окинул взглядом псевдоготический фасад, чуть задержался у парадной двери, собираясь с духом, и дернул колокольчик.
Его провели в знаменитую керамическую столовую, декорированную Федором Шехтелем. Художник, сам в совершенстве владевший техникой нежных майоликовых полив, замер пораженный. Над камином, переливаясь всеми цветами радуги, красовался роскошный керамический павлин.
— Михаил Александрович! Здравствуйте! — услышал он за спиной. — Чем обязан?
Врубель вздрогнул и обернулся. Чуть побледнев, он тихо проговорил:
— Милостивый государь! Вы поступили бесчестно...
— Что? Да как вы смеете?! — возмутился Матвей Сидорович.
— Дайте же мне высказаться...
Преодолев первую неловкость, Врубель заговорил горячо и искренне:
— Когда вы пригласили меня поработать, я охотно согласился. Еще в Абрамцеве у Мамонтова я увлекся живописными возможностями керамики, фарфор же считаю высочайшим из искусств. Создавать эскизы росписи таких изделий было для меня удовольствием. Я работал с увлечением, но вы обманули меня...
На посудном рынке Матвей Кузнецов чувствовал себя полновластным хозяином, конкурентов давил нещадно — и ценами, и ассортиментом
Рисунок, ставший яблоком раздора между художником и преуспевающим фабрикантом, был создан Врубелем летом 1899 года. Навеянный новгородскими былинами, он изображал Садко, играющего на гуслях для Морского царя и нежных русалок, так напоминавших Забелу — жену и музу Михаила Александровича. Несколько месяцев спустя на Дулевском фарфоровом заводе, основанном еще дедом Матвея Сидоровича, по этому эскизу создали декоративное блюдо изумительной красоты. Исполненное в технике майолики, оно поражало живостью красок. Переливы белых, оливковых и охристых тонов плавно переходили в нежно-голубые, изумрудные и пронзительно-синие, словно перед глазами вспыхивало все великолепие моря в солнечную погоду. А манера Врубеля писать «разноцветными кубиками» позволила преодолеть плоскость холста и «лепить» объемы и формы словно скульптуру.
Кузнецов распорядился растиражировать рисунок. Произвольно варьируя цветовую палитру, его штамповым методом начали наносить еще и на вазы, нарушив замысел Врубеля, целостность композиции. Вот тогда возмущенный художник и явился к фабриканту. Тот, однако, нисколько не смутился.
— Я выкупил у вас этот эскиз, следовательно, теперь это моя собственность, — холодно проговорил он. — И могу делать с ней все, что заблагорассудится.
— Да поймите: рисунок не предназначался для вазы — нарушаются принципы композиционного построения, — горячился Врубель. — На блюде Садко смотрит на морских царевен, а на вазе оказывается к ним спиной. Это нелепо...
— Я вас больше не задерживаю, — отчеканил Кузнецов, резко повернулся и вышел из столовой, по дороге отпихнув стул, некстати оказавшийся на пути.
...Через пару дней неприятный инцидент забылся. Матвей Сидорович приехал домой к обеду в чудесном расположении духа — дела шли как нельзя лучше. На крыльце звякнул колокольчик, и он услышал, как горничная Дуняша спросила: «Как прикажете о вас доложить?» Но она не успела этого сделать, через минуту посетитель уже входил в гостиную. В человеке среднего роста, с виду несколько грузном и мешковатом, с острой бородкой и тяжелым, даже угрюмым взглядом Кузнецов сразу узнал известного живописца Валентина Серова.
Фото: из коллекции М. Золотарева
Многие уважаемые люди стремились заказать ему свои портреты, хотя знали, что позировать художнику небезопасно. Он обладал удивительной способностью уловить в лице человека, которого рисовал, отражение его внутреннего мира. От зоркого глаза не ускользал ни хищнический инстинкт, скрытый под европейским лоском, ни надменность вскинутого подбородка, ни холодность смотрящих сквозь собеседника глаз. В Москве поговаривали, что портреты Валентина Александровича «срывают маски и разоблачают подноготную души».
— Чем обязан вашему визиту? — спросил Кузнецов гостя.
— Милостивый государь, извольте извиниться, — тихо, но твердо сказал Серов, — и отменить свое распоряжение касательно работы моего друга Михаила Врубеля.
— Вот даже как? — насмешливо протянул фабрикант.
— Ваше сотрудничество с Михаилом Александровичем приняло некрасивый оборот, — продолжал Серов. — Вопреки условиям договора вы размножили его эскиз, превратили в штамп. Более того — без разрешения художника перенесли его роспись на другие изделия.
Врубель, побледнев, тихо проговорил: «Милостивый государь! Вы поступили бесчестно.. .» — «Что? Да как вы смеете?!» — возмутился Матвей Сидорович
— Ваши претензии необоснованны, — Матвей Сидорович начал раздражаться. — Господин Врубель действительно работал на меня, за что получил вознаграждение. Отныне я правообладатель его рисунка и могу делать с ним все, что угодно.
— Ошибаетесь, такого пункта в договоре не было. Михаил Александрович, конечно, человек легкомысленный, богемный, но очень ревностно относится к тому, что выходит из-под его кисти. И ему как автору небезразлична судьба его творения.
— Но позвольте...
— Потрудитесь дослушать. Врубель — художник самобытный. У него фантастическое чувство формы, цвета, пластики. Созданный им рисунок — подлинный шедевр. А вы, поместив его на вазы, безнадежно испортили блестящую работу. Странно, что сами этого не понимаете — ведь в вашей отрасли ремесло неотделимо от искусства.
Фото: из коллекции М. Золотарева
Слова неприятно задели Кузнецова.
— Довольно! — оборвал он Серова. — Вы меня не убедили. Я хозяин на своих фабриках и делаю то, что считаю нужным. Никто мне не указ.
Серо-голубые глаза живописца загорелись нехорошим огнем.
— В таком случае вызываю вас на дуэль!
От изумления Матвей Сидорович сделал шаг назад.