«Зона комфорта — это плохо»: большое интервью со Словетским
Валентин Словетский — классик русского рэпа, который отлично сочетает русский слог с американским стилем. Этой весной артист вместе с пианистом Лукой Сафроновым выпустил альбом Fin de siècle на стихи Иосифа Бродского, а 17 мая даст концерт с живым звуком в клубе 1930 Moscow. «Правила жизни» побывали на студии у Словетского и поговорили о новом альбоме, жизни после Штатов, новом рэпе и взрослении, а «Яндекс Музыка» поделилась с нами эксклюзивными фотографиями.
Ты долго жил в Штатах. Что осталось в твоей ДНК от американской жизни?
Я уже настолько «обрусел» и так давно живу в Москве, что сложно сказать… Наверное, тяга к кроссовкам, модным вещам. Это проявляется больше у молодежи, чем у моего поколения, но у меня эта тяга с незапамятных времен.
Еще граффити. Не то чтобы я какой-то бомбер, но я замечаю многих ребят, которые пишут граффити, респектую им. Что касается Америки, то в 1990-х Нью-Йорк был просто завален граффити, исписан. На меня это произвело огромное впечатление. Я обожал садиться на метро, ехать по линии, часть которой шла под открытым небом, и смотреть на граффити, которые можно было четко разглядеть. Это магия какая-то.
В России и Штатах разный менталитет. Москва и Нью-Йорк — разные города. Разные ДНК. Нью-Йорк — это джунгли. Москва — другая: она упорядоченная, аккуратная, учитывая число камер. Москва сейчас больше напоминает Дубай. Ты можешь оставить машину и что-то в ней, не закрыть ее, и она не будет лежать на крыше перевернутой без колес. В Нью-Йорке, если ты оставил в машине телефон, то ее, скорее всего, просто распотрошат.
Сколько ты уже в Москве?
С 2010 года.
Как ощущения? Ты сказал, что обрусел.
Нормально! Чем больше я нахожусь в Москве и езжу по регионам, тем больше понимаю, что немного потерял вот этот американский хват.
Ты имеешь в виду деловую хватку?
Жизненную. Там все равно люди же немного по-другому общаются, двигаются. Ритм жизни другой. И культура другая.
Хотя знаешь… На самом деле у меня ведь прошли и свои перемены в жизни: семья, дети. Ты переключаешься на другие вещи, и тебе уже не столько до Америки с Россией, сколько до своего очага, где бы он ни был. И ты больше находишься в нем, чем являешься отражением внешней среды. У тебя нет времени на чужую музыку, мало на свою. Опять же, общение с людьми. Американское окружение дает один заряд, здешнее — другой. Сейчас российского общения больше. Думаю, это повлияло на креатив и все остальное.
Что больше повлияло на креатив: 15 лет в России или перемены в жизни — семья и дети?
Наверное, стоит вернуться к тем временам, когда я еще не вернулся в Россию, — сколько я топил за свое дело, сколько вникал во все это, сколько болел этим делом. И болею до сих пор. На самом деле именно это было закладкой и влиянием на все. А то, что происходит сейчас — с того момента, как я приехал в Россию, — это уже выплеск того, с чего это началось, с начала 2000-х.
Семейная жизнь? Она меня устаканила, много дала не творческому, а личному росту. Творчество и семья у меня раздельно. Для того чтобы заниматься творчеством и делать классное дерьмо, мне нужно абстрагироваться.
Получается абстрагироваться?
Бывают моменты, когда да. MONTANA III вышла, «Антишлягеры». Но в последнее время нет, не получается. Но и нужды такой нет, наверное, потому что сейчас рефлексировать особо не о чем, надо подождать полгода. Я знаю, что эти периоды творческого всплеска приходят и уходят. Нужно просто чуть-чуть подождать, а потом уже абстрагироваться, ворваться и делать новое.
В этом плане, мне кажется, у тебя есть фора, потому что, в отличие от совсем молодых игроков, ты можешь себе позволить на какое-то время отойти в тень и не выпускать альбомы.