«Мир убивает нас, чувак»
Абель Феррара о своей «Сибири», Нью-Йорке, Юнге и коронавирусе
12 ноября на видеосервисе Wink выходит «Сибирь» Абеля Феррары, один из самых диких, странных и запутанных фильмов года — психоделическое путешествие Уиллема Дэфо по темным углам мужского подсознания. Премьера фильма состоялась в основном конкурсе 70-го Берлинского кинофестиваля, где поставила в тупик и критиков, и зрителей, и жюри. Максим Заговора поговорил с режиссером о Сибири и «Сибири», Нью-Йорке и Риме, психоанализе, терроризме и гендерном равноправии.
Вы представляете, чего ждет российский зритель от фильма с названием «Сибирь»?
Да, могу представить, но, боюсь, его ждет большой сюрприз. Судить о фильме по названию — так себе стратегия. Конечно, мы снимали фильм не про Россию, хотя в нем и звучит русская речь. Это фильм-путешествие внутрь себя, психоделическая и психотерапевтическая сессии одновременно. Впрочем, я сейчас все это говорю и понимаю, что слово «Сибирь» на самом деле неплохо описывает наше кино. Не буквально, конечно, а на уровне ощущений.
Вы ведь в Сибири никогда не были?
Никогда. У меня в голове существовал некий образ пространства, но выяснилось, что к реальности он отношения не имеет. Мне почему-то казалось, что в Сибири должны быть заснеженные горы — а там же их нет, поэтому мы отправились искать горы в Миннесоту, в США — а это моя родная страна, на секундочку, я в ней вырос,— и оказалось, что там тоже нет гор! В итоге мы снимали в Альпах. Понимаешь? В Сибири нет гор, в Миннесоте нет гор, а в фильме «Сибирь» они есть. Моя Сибирь — это метафора изгнания.
Кажется, тут дело вообще не в природе.
Да и в ней, кстати, тоже. Зима — принципиальное условие фильма. Я хотел, чтобы это была одновременно зима Солженицына и Джека Лондона. Красота, ужас и холод. Холод ведь тоже важная составляющая изгнания.
Как антитеза теплому дому?
Ты точно думаешь о доме, находясь в ссылке. Но когда герой Уиллема Дэфо обращается к своему дому — этот дом в огне. Если ссылка — это путь, то дорога назад — путь к горящему дому. И еще для меня было важно, что Сибирь — это такой топоним, который звучит более или менее одинаково на всех языках. И все сразу представляют себе образ, который за этим словом скрывается.
Где ваш дом сегодня?
В Риме.
Нью-Йорк вы уже домом не считаете?
Слушай, я живу в Риме шесть лет, думаю, этого достаточно, чтобы почувствовать себя дома. Родом я из Нью-Йорка и всегда буду американцем, но если ты спрашиваешь про дом — то сегодня это Рим.
А это вообще важный для вас вопрос: где ваш дом сейчас?
Совсем нет. Я могу жить в Петербурге, Москве, Риме, Нью-Йорке. Так устроен современный мир.
А как же язык?
Да, было бы здорово говорить по-итальянски, раз уж я поселился в Риме. Вот Уиллем, который живет буквально на соседней улице, говорит гораздо лучше меня!
Чем для вас Рим отличается от Нью-Йорка?
Здесь другое ощущение культуры и истории. В Риме ты чувствуешь значение пространства. А еще мне хорошо в Италии, потому что сюда еще не проник этот индустриальный подход к кинематографу, который захватил Америку. Там тебе надо все время что-то кому-то доказывать, биться за возможность снимать — это утомляет, я устал от всего этого дерьма. Устал объяснять людям, кто такой режиссер и почему один человек является таковым, а другой нет. В Америке люди думают, что режиссером может быть любой, что все — режиссеры. Что любой может снять так же, как я. Все думают, что умеют монтировать, снимать, писать. Искусство превратилось в тупой набор ремесел. Нью-Йорк — это креативный, мать его, кластер, заполненный сраными творческими людьми. Почему-то случайного человека со скальпелем не называют хирургом — а чем режиссер хуже? Я — режиссер, понимаешь? У меня есть образование, опыт и определенные способности. Невозможно просто взять камеру и делать то же самое. Хрена с два у вас получится. Понятия не имею, почему все думают, что это так просто.