«Сто минут из жизни Ивана Денисовича»: большое кино по маленькой повести
13 августа в швейцарском Локарно в рамках Международного кинофестиваля состоится долгожданная премьера нового фильма Глеба Панфилова «Сто минут из жизни Ивана Денисовича» по эпохальной повести Александра Солженицына. О принципиальных отличиях оригинала и экранизации, об истории отношений писателя и кинорежиссера, а также почему на главную роль был выбран Филипп Янковский, размышляет главный редактор проекта «Сноб» Сергей Николаевич.
Жизнь любит закручивать необычные сюжеты и возвращать нас в исходные пункты давно пройденных маршрутов. Но обо всем по порядку. В 1969 году на международном кинофестивале в швейцарском Локарно главный приз «Золотой леопард» получил фильм «В огне брода нет» никому не ведомого дебютанта из Советского Союза Глеба Панфилова. Как тогда было заведено, приз за лучшего режиссера получил кто-то из посольских чинуш. Самого Панфилова за границу не выпустили. Да и с фильмом у него потом было все сложно. Несмотря на международный успех, до всесоюзного экрана он смог добраться только после триумфа следующей картины Панфилова «Начало».
Под небом Пьяцца-Гранде
С тех пор прошло больше полувека. И все это время леопард из Локарно пылился где-то в музее «Ленфильма», разделив, впрочем, участь многих других международных кинонаград и призов, так никогда не повстречавшихся с теми, кто их заслужил. Такая вот «камера хранения» несбывшихся надежд и невоспетых триумфов. Впрочем, сам Глеб Анатольевич Панфилов совсем не склонен туда наведываться, чтобы дышать пылью былой славы. И, думаю, если бы не сын Иван, он об этом своем леопарде, может, даже и не вспомнил бы. Зато Локарно никогда не забывал о Панфилове. Особенно когда речь зашла о фестивальной премьере его нового фильма «Сто минут из жизни Ивана Денисовича». Она уже дважды откладывалась и переносилась по разным карантинным причинам. А тут этот странный полувековой юбилей подвернулся. Почему нет? Кто не в курсе, Локарно — тихая швейцарская курортная заводь. По утрам все отдыхающие стекаются на набережную к сине-голубому блюдцу озера Лаго-Маджоре, а вечерами — к Пьяцце-Гранде, где прямо под августовским небом, усыпанным августовскими звездами, идут фестивальные просмотры.
Может, это и не самое подходящее место для премьеры фильма, пронизанного вечной русской стужей, тем не менее в самом факте визита Глеба Панфилова и Инны Чуриковой в Локарно есть что-то символичное и даже обнадеживающее. Как, впрочем, и в том, что прибудут они сюда не просто пенсионерской четой юбиляров, а действующими кинематографистами с новым фильмом. Как видите, справедливость есть. И иногда она торжествует.
«Храни Господь Александра Исаевича!»
Отношения Глеба Панфилова и Александра Солженицына, конечно, еще ждут своего биографа. Можно только сожалеть, что их встреча состоялась слишком поздно, когда один уже написал все свои главные книги, а другой годами дожидался финансирования для своих фильмов. Но было между ними какое-то странное, необъяснимое сходство, несмотря на большую возрастную разницу и принадлежность разным культурным стратам.
У них даже биографии в чем-то схожи. Оба упрямые провинциалы: один из Свердловска, другой из Рязани. Оба начинали с точных наук: Панфилов — дипломированный химик, Солженицын в юности изучал физику и математику. Оба пришли к творчеству, имея за плечами большой жизненный опыт. Оба дважды женаты. Оба сумели максимально умно распорядиться отпущенным даром и временем. Но главное — ни тот, ни другой даже в самых безрадостных обстоятельствах никогда не чувствовали себя изгоями, заложниками чьей-то злой воли или несправедливой судьбы. По своему внутреннему самоощущению и Солженицын, и Панфилов, конечно, из числа победителей.
Меня всегда занимал вопрос, почему именно в их случае система дала задний ход, почему спасовала, позволив одному стать великим писателем, а другому — выдающимся кинорежиссером. Ведь инакомыслие обоих с самого начала не вызывало ни малейших сомнений. Как объяснить невиданный триумф «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына, изданного по личному распоряжению Никиты Хрущева миллионными тиражами? Или каким образом такие фильмы Панфилова, как «Начало» или «Прошу слова», становились хитами всесоюзного проката?
Чистый случай, странный недосмотр советской цензуры? Или «фарт» — любимое слово из лексикона шестидесятников? Да, конечно, и то, и другое. Но и что-то еще. Ощущение собственной правоты, перед которой бессильны любые запреты. Борьба с вечными страхами и пожизненным советским рабством. Ставка на человеческое достоинство, которой они оба не изменяли никогда. К тому же так была устроена бывшая советская жизнь, что любая официальная анафема, лившаяся мутным потоком с экранов телевизоров или с первых полос центральных газет, имела неизменно обратный эффект («Какую биографию делают рыжему!»).