Впали в детство: почему рабочие взаимоотношения превращаются в семейную драму
Работа в коллективе часто напоминает семейные отношения — и по ролевому распределению, и по степени эмоционального накала. Что происходит, когда в офисе мы воспроизводим сценарии из детско-родительских отношений? В первую очередь, это может негативно влиять на эффективность труда и нарушать необходимую в профессиональной коммуникации дистанцию между коллегами. Психолог и EMDR-терапевт Дарья Борисяк рассказывает, почему так происходит и как избежать «семейных» конфликтов на работе.
«Мы все круглосуточно на связи и должны отвечать начальнику максимум спустя пять минут после сообщения, иначе он начинает нервничать. А если не ответить в течение часа, он считает, что его игнорируют и обижается, как ребенок, — потом до него не достучаться», — делится одна из собеседниц на терапевтической сессий, испытывающая дистресс в связи с ее работой. Она вздрагивает от каждого сигнала телефона и испытывает окатывающие с ног до головы страх и чувство вины, если пропускает сообщение или звонок от начальника.
На первый взгляд кажется, что проблема на стороне начальника. Но на самом деле сложности здесь у обеих сторон.
Чтобы разобраться с тем, что происходит в рабочих отношениях между взрослыми людьми, придется окунуться в детство и вернуться истокам, а именно: к детско-родительским отношениям.
То, какими были наши отношения с родителями, влияет на всю нашу последующую жизнь. Офис — не исключение, скорее, совсем наоборот: рабочие отношения в силу наличия в них иерархии (жесткой или либеральной) — замечательный контекст для воспроизведения и проигрывания моделей, усвоенных в родительской семье. Почему же детско-родительские отношения имеют такую силу и проникают во все области — от личной жизни до трудовой?
До недавнего времени детство не воспринималось как что-то особенное. Ребенок считался «недовзрослым» — существом второго сорта, лишенным полноценного голоса и прав. Поворотным моментом в понимании детско-родительских отношений стали военные и послевоенные годы XX века. В это время тема детства резко вышла на передний план: в Европе появилось множество приютов, больниц и круглосуточных яслей, где дети жили отдельно от родителей. Массовая эвакуация стала вынужденной мерой для семей в крупных городах — детей отправляли в безопасные зоны на неопределенный срок, часто без возможности общения с близкими.
Психиатры впервые столкнулись с тяжелыми последствиями утраты близости: несмотря на физическую заботу, эмоциональное отсутствие родителей вызывало у детей стресс и травмы, которые не объяснялись прежними теориями развития.
В 60-70-х годах психоаналитик Джон Боулби, занимавшийся в то время детской психиатрией, смог объяснить причины происходящего и предложить психологической науке новую концепцию, которая тем не менее была воспринята обществом классических психоаналитиков резко в штыки. Боулби создал теорию привязанности, суть которой сводилась к тому, что между ребенком и матерью (либо заменяющим ее лицом) возникают отношения привязанности, выстраиваются они на основе эмоциональной связи, а не на основе удовлетворения физических потребностей. Не так важно, кто кормит и следит за гигиеной, важно, кто устанавливает эмоциональную связь, обеспечивая безопасность, респонсивность (готовность реагировать), принятие и теплоту. Эти первые отношения привязанности и возникающая в них рабочая модель становятся прототипом для всех будущих взаимоотношений человека: как писал в своих работах Боулби, привязанность важна «от колыбели до могилы».
Привязанность — эволюционный механизм выживания. Человеческий младенец полностью зависит от взрослого: он не может питаться сам и не способен следовать за матерью. Уже с двух месяцев у ребенка формируется «комплекс оживления» — улыбка, тяга к общению, реакция на появление взрослого. Это запускает эмоциональную связь, побуждающую взрослого заботиться. Разрыв привязанности (смерть матери, разлука, детский дом) не грозит физической гибелью, но психически переживается как тяжелая травма. Привязанность — сложная система, объединяющая когнитивный, эмоциональный и поведенческий уровни.
Уходи навсегда, но только не бросай меня
«Моя коллега, руководитель целого департамента, буквально впадает в истерику, если наш гендиректор на еженедельном совещании не отметит ее работу. И, не дай бог, еще похвалит кого-то другого. Она на него обижается, перестает с ним на несколько дней коммуницировать и демонстративно не приходит на встречи, как будто наказывая его за проступок. Общаться с этой коллегой сложно, очень ревностное отношение и нездоровая конкуренция, хотя в своем деле она профессионал и ее ценят», — так описал рабочую ситуацию участник одной из сессий, где мы обсуждали сложные динамики в коллективе.
Другой мужчина ощущал сильный страх и все симптомы вегетативной дисфункции каждый раз, когда начальник спрашивал его о степени готовности задачи: дело в том, что это напоминало ему строгую маму, которая все детство спрашивала его, сделал ли он уроки. За несделанные уроки, конечно, следовало суровое наказание. Он старался избегать взаимодействия с начальником, вести себя тихо и не попадаться на глаза. На сообщения начальника он не отвечал до момента, пока задача не будет выполнена полностью, хотя тот часто хотел просто получить информацию о статусе. Коммуникация между ними была похожа на ломаную линию, и в конце концов начальник начал ощутимо раздражаться, полагая, что его подчиненный ни во что его не ставит и просто игнорирует. Но все было ровно наоборот: тот возводил авторитет начальника на уровень авторитета своей мамы.