Положительно заряженные: что заставляет человека оставаться оптимистом
Несколько всемирно известных ученых и философов отвечают на один и тот же вопрос «Что вызывает у вас оптимизм?». Перевод Андрея Бабицкого. Иллюстратор Мяо Сяочунь (Miao Xiaochun). Этот материал был впервые опубликован в 2014-м году.
Стивен Пинкер, психолог
Профессор Гарвардского университета, автор книг «Язык как инстинкт», «Как устроено сознание», «Слова и правила: ингредиенты языка»
В XVI веке в Париже популярным развлечением было сожжение кошек. Кошку поднимали над сценой и медленно опускали в огонь. Историк Норман Дейвис описывает это так: «Зрители, включая королей и королев, хохотали до упаду, пока животное, завывая от боли, превращалось сначала в жаркое, а затем в головешку».
Какие бы ужасы ни творились сейчас, такой садизм невозможно себе представить в наши дни практически нигде в мире. Это всего один пример очень важной и недооцененной тенденции в истории нашего вида: закат насилия. Жестокость как развлечение, человеческие жертвы во славу предрассудков, рабство как оптимизация производства, геноцид для удобства, пытка как обыденное наказание, смертная казнь за небольшие проступки, погромы как выход для раздражения, убийство как способ разрешения конфликтов — все это было характерной чертой сообществ на протяжении большей части человеческой истории. Сейчас подобные вещи практически не происходят на Западе, сравнительно редки везде, где когда-то были распространены, и осуждаются, когда все-таки происходят.
Те, кто сомневается в этом, указывая на примеры насилия в Америке (смертная казнь в Техасе, Абу-Грейб, сексуальное рабство среди иммигрантов), не замечают двух важных отличий. Во-первых, подобные практики составляют лишь малую часть от того, что происходило несколько столетий назад. Во-вторых, они в разной степени незаконны, скрываемы или осуждаемы обществом, или уж по крайней мере (в случае смертной казни) их применение — вопрос спорный. Раньше насилие было делом обычным. Даже массовый террор в XX веке в Европе, Советском Союзе и Китае привел к гибели меньшей доли населения, чем какая-нибудь междуусобица в обществе охотников-собирателей или ветхозаветная война.
Мой оптимизм связан с тем, что закат насилия действительно происходит, и что он вызван процессами, которые продолжатся и в дальнейшем. И поняв эти процессы, мы сможем под- держать и ускорить их.
Ричард Докинз, эволюционный биолог
Профессор Оксфордского университета, автор нескольких книг, включая «Эгоистичный ген» и «Иллюзию бога»
Я с оптимизмом жду, что физики, принадлежащие к нашему биологическому виду, осуществят заветную мечту Эйнштейна и придумают теорию всего, прежде чем какие-нибудь высшие существа из другого мира расскажут нам о ней.
Но я надеюсь, что хотя эта теория и приблизит нас значительно к пониманию фундаментальной природы мира, физика будет процветать и дальше, как биология продолжила свое развитие после Дарвина. Две теории — физическая и биологическая — предложат в итоге убедительное научное объяснение существованию Вселенной и всех ее составляющих, включая нас самих. И тогда, наконец, научное просвещение нанесет долгожданный и на этот раз смертельный удар по религии и другим подростковым предрассудкам.
Фрэнк Вилчек, физик
Профессор Массачусетского института, лауреат Нобелевской премии, автор книги «Фантастические реальности»
Мой оптимизм связан с тем, что физики НЕ придумают теорию всего.
Кажется, это странный повод для оптимизма. Многих моих коллег вдохновляет перспектива скорого появления теории всего. Некоторые даже утверждают, что она уже есть (признавая, конечно, что она требует еще немного полировки). Дорогие коллеги, бесплатный совет: будьте осторожней со своими желаниями. Если вы на секунду задумаетесь о том, что значат эти слова, теория всего не покажется вам такой привлекательной. Теория всего подразумевает, что мир нас больше не будет удивлять.
Это не для меня. Очарование поиска окончательной теории восходит к Эйнштейну и его многолетним попыткам сформулировать единую теорию поля. Давайте не забывать, что поиски Эйнштейна были бесплодны. Во время своего великого творческого периода Эйнштейн придумал несколько потрясающих частных теорий: броуновское движение, фотоэлектрический эффект, электродинамику движущихся тел, равенство инерциальной и гравитационной масс. Меня вдохновляет ранний Эйнштейн, плодотворный оппортунист, который давал природе советы, а не поздний романтик, жаждущий всего или ничего, который пытался (и не смог) приказывать ей. Я надеюсь, что природа продолжит удивлять нас, — вот что вселяет в меня оптимизм.
Джеффри Карр, научный редактор журнала The Economist
В годы моей юности главной проблемой окружающей среды считался рост человеческой популяции. В то время на земле жило три миллиарда людей. Сейчас — в два раза больше. Кривые роста населения в газетах тогда непреклонно шли вверх, потому что рассматривался только один фактор — экспоненциальный рост. А реальные популяции растут по логистическому закону, а не по экспоненциальному. Они не растут бесконечно. В какой-то момент достигается точка перегиба, и рост прекращается. Из-за того что другой фактор — недостаток пространства, нехватка ресурсов, болезни или конфликты — стабилизирует популяцию, уравнивая рождаемость и смертность. Именно такую судьбу экологи семидесятых предрекали человечеству.