«Мы врем своим телом с утра до вечера – и другим, и себе»
Ощущаем ли мы вообще свое тело как часть себя? Или мы ощущаем тело отдельно, а собственную личность отдельно?
Марина Баскакова:С одной стороны, у каждого человека, в общем-то, свои индивидуальные отношения с телом. С другой, безусловно, есть и некий культурный контекст, в рамках которого мы относимся к своему телу.
Сейчас стали популярны всякие практики, которые поддерживают внимание к телу, к его сигналам, возможностям. Те, кто ими занимается, на него смотрят несколько по-другому, чем те, кто от них далек.
В нашей христианской культуре, особенно православной, все равно остается этот оттенок разделения на дух и тело, на душу и тело, на себя и тело. Отсюда возникает то, что называется объектным отношением к телу.
То есть оно – некий объект, с которым можно как-то обращаться, улучшать его, украшать, наращивать мышечную массу и так далее. И эта объектность мешает себя осознавать телом, то есть целостным человеком.
Для чего нужна эта целостность?
Давайте подумаем, что это такое. Как я уже сказала, в христианской, особенно православной, культуре тело отчуждалось тысячелетиями. Если брать более широкий контекст вообще человеческого общества, то вопрос стоял так: тело носитель индивидуума или наоборот? Кто кого носит, грубо говоря.
В христианской, особенно православной, культуре тело отчуждалось тысячелетиями
Понятно, что мы физически отделены от других людей, каждый из нас существует в своем теле. В этом смысле обращение внимания на тело, на его сигналы поддерживает такое свойство, как индивидуализм.
При этом все культуры, безусловно, поддерживают определенную унификацию людей: мы едины, мы чувствуем одно и то же, нас многое объединяет. Это очень важный аспект существования. То, что создает связь между людьми одной национальности, одной культуры, одного социума.
Но тогда встает вопрос о балансе между индивидуальностью и социальностью. Если, например, избыточно поддерживать первую, то человек обращается к себе и своим потребностям, но начинает выпадать из социальных структур.
Иногда становится и одиноким, поскольку становится такой альтернативой существованию многих других. Это всегда вызывает и зависть, и раздражение. За индивидуализм, в общем, приходится расплачиваться.
И наоборот, если человек обращается к общепринятому «мы», ко всем существующим догмам, нормам, тогда он поддерживает очень важную для себя потребность в принадлежности. Я принадлежу к некоторой культуре, некому сообществу, телесно я узнаваем как человек.
Но тогда между индивидуальным и общепринятым возникает противоречие. И вот в нашей телесности этот конфликт очень ясно воплощается.
Любопытно, как отличается восприятие телесности у нас и, например, во Франции. Меня там всегда поражает, когда кто-нибудь, придя на конференцию или в светскую компанию, вдруг выходит, сказав: «Я пойду сделать пи-пи». У них это воспринимается совершенно нормально. У нас такое трудно представить, хотя на самом деле в этом нет ничего неприличного. Почему у нас совсем другая культура разговора про самые простые вещи?