Кем был воин Афгана
О ветеранах-«афганцах», наших соотечественниках по тогда еще единому Советскому Союзу, которые волею судеб прошли через горнило Афганской войны
Войну затевают не окопные генералы, а джентльмены в белых перчатках. Которые потом брезгуют общаться с окопниками, потому что они в грязи перепачканы.
Из «Афганского дневника»
Об этом конфликте продолжают спорить — военные историки, политологи и, конечно же, сами ветераны. Ведь, как ни ряди, а это факт: именно после (и в значительной степени вследствие) Афганской войны рухнула советская власть и рассыпался Советский Союз. Думаю, никто не станет спорить с утверждением, что последствия крушения СССР гулким эхом отозвались во всех уголках человеческой цивилизации. Так что интерес к последней войне, в которой участвовала Советская армия, и к ее последствиям не угаснет еще долго. Соответственно, и оценивать ее каждый станет по-своему.
За неполные десять лет той войны в нашей стране неоднократно крутыми галсами менялось всё, все и вся: вожди и проводимая ими политика, социальная ситуация и социальная же риторика, приоритеты отечественной экономики, роль и полномочия правоохранительных органов, взаимоотношения на международной арене… Да и отношение общества и чиновничества к солдату, вернувшемуся из Афгана, менялось: молодой человек уезжал «за речку» из одной социально-экономической среды, а возвращался уже в кардинально поменявшуюся. И далеко не каждому ветерану удавалось встроиться в новую систему взаимоотношений.
Афганская война воспитала, пропустив через свои жернова, новое поколение, которое научилось смотреть на окружающую действительность иным, отличным от умиротворенно-обывательского, взглядом. Она словно снабдила каждого окунувшегося в ее обжигающее нутро человека системой опознавания «свой — чужой» в оценке окружающих людей; и эта градация отнюдь не совпадала с официальной государственной идеологической шкалой. Вернувшиеся с войны ветераны не понимали, почему их сверстники имеют возможность бездумно прожигать жизнь, в то время как такие же молодые люди рискуют жизнями во имя далеко не всегда понятных «государственных интересов».
Зачем война
…Мы привыкли на смерть на экране смотреть как бы созерцательно, а не сопереживательно. Мы знаем, что главный герой будет жив по меньшей мере до финала. И гибель его, если и случится, воспринимаем не как смерть, а непременно как подвиг.
И лишь на войне я взглянул на все иначе. Не умом, а сердцем понял, что люди на войне — это не фон для подвига героя. Каждый, кто падает на заднем плане, — это ЧЕЛОВЕК, вершина эволюции, вселенная, шедевр природы. И это сложнейшее, тончайше отрегулированное творение, наделенное разумом, гибнет ежедневно просто так, ни за что. Раньше я был фатально убежден, что в любом случае буду жив, я чувствовал себя тем самым литературным или киношным героем, которому гарантирована долгая жизнь. И лишь сейчас, здесь я понял, что такой герой — это каждый. И тот парень, что умирал под Гератом, — это такой же сложный мир, как и я. И шансов, и прав на жизнь у него было ничуть не меньше, чем у меня. И как же в конце концов дешево стоит жизнь. За несколько километров кто-то нажал на спуск или опустил мину в трубу — и здесь кого-то не стало. Тот же лейтенант Николай Кузнецов, который погиб недавно, подорвавшись гранатой. Он ведь тоже был, наверное, как и я, уверен, что уж его-то пуля минет. А пришлось самому себя убивать гранатой.
Нет, фортуна, случай — вот что определяет здесь, на войне, жить человеку или умирать.
Из «Афганского дневника»
На протяжении 35 лет после Великой Отечественной войны Советский Союз жил в условиях мира. Да, какие-то пограничные (а то и заграничные) военные конфликты случались, но они не приобретали всеобщего характера. Мы привыкли знать, что наша страна, при всех имевшихся недостатках и перекосах, — самая могучая и наша армия даст сокрушительный отпор любому агрессору, а наши государственные лидеры, хоть и староваты, а все ж таки ведут нас верной дорогой в светлое будущее.
Афганские события у многих их участников эти представления поколебали. А впоследствии ржа сомнения постепенно начала разъедать и остальные слои общества; в общественном сознании сначала робко зародился, а потом начал нарастать крамольный вопрос: а действительно ли вожди знают верную дорогу?
Вводя войска на территорию Афганистана, наша страна не преследовала никаких захватнических целей — только геополитические. Мы, рядовые участники той войны, искренне верили в свою интернациональную миссию: помочь застрявшему в средневековье соседскому народу скакнуть из феодализма сразу в социализм, как скакнули народы советской Средней Азии. Сегодня эта идея кажется смешной и несерьезной, но тогда-то мы, воспитанные на классовой теории исторического развития, особо не сомневались в благородстве своих действий! Наивно? Наверное. Годы так называемого застоя убаюкали нас представлением о незыблемости действительности под марксистско-ленинской риторикой.
Однако на практике нас ожидало разочарование.
Нежданно-негаданно выяснилось, что местному населению вполне уютно и комфортно живется в его исламском патриархальном мире и что мы, пришлые «шурави», стремившиеся привить местным жителям свои представления о социальной справедливости, понапрасну растрачиваем идеологический бисер, уподобившись пресловутому слону, забредшему в хлипкий дукан, торгующий хрупким фарфором.
Советский мальчишка, облаченный в солдатскую форму, оказавшись «за речкой», не понимал, почему нужно раздавать бесплатно продукты и материальные ценности кому-то постороннему, который к тому же далеко не всегда воспринимает этот жест с пониманием, в то время как в глубинной России, мягко говоря, продуктового изобилия отнюдь не наблюдается. До поры до времени риторические лозунги про «интернациональную помощь» срабатывали, однако постепенно их флер тускнел, позолота с выцветавшего кумача осыпалась и мобилизующий потенциал красивых словес неумолимо ослабевал. Ну а когда в города и веси СССР начали все чаще приходить цинковые гробы, вопрос «зачем он нам нужен, тот Афганистан?» в обществе начал звучать все громче и напористей.