Мама придумала мне эпилепсию: как меня лечили от болезней, которых не было
Делегированный синдром Мюнхгаузена — симулятивное расстройство, при котором родители намеренно вызывают у ребёнка болезненные состояния или выдумывают их, чтобы обратиться за медицинской помощью. Самый известный и шокирующий случай — история Джипси Роуз, абсолютно здоровой девушки, которая убила свою мать, всю жизнь продержавшую ее в инвалидном кресле. Наша героиня Полина Соловьева подозревает, что ее мама тоже страдала этим синдромом. Она откровенно рассказала нам, как все детство ее лечили от болезней, которых не было. И как ей удалось поверить в то, что она все же здорова.
С самого детства я знала, что тяжело больна. Мама вздыхала и говорила: "Если ты доживешь до тридцати, то это будет только моя заслуга".
Когда мне было 5 лет, у меня произошел приступ. Приехавшая скорая была категорична: эпилепсия. Через полгода случился второй приступ. Мама была в ужасе: «Никому не рассказывай, это позорная болезнь, что люди скажут!». Я и не рассказывала. Мамины близкие подруги, знавшие о моем диагнозе, смотрели на маму как на святую – надо же, одна воспитывает больного ребенка! Маме очень шел сопутствующий ореол святости.
Мама постоянно обо мне заботилась. Всё время, что себя помню, мне было нельзя всё. Нельзя смотреть телевизор (мелькание на экране может вызвать приступ), нельзя солёное (солёное притягивает воду, а вода накапливается и может вызвать приступ), нельзя гулять после 19 (а вдруг что-то случится?), нельзя купаться (а вдруг судорога, и мы тебя не спасём?). Я постоянно сидела на фенобарбитале (Фенобарбитал — противоэпилептическое лекарственное средство из группы барбитуратов. Является производным барбитуровой кислоты, оказывает неизбирательное угнетающее действие на центральную нервную систему. Вызывает привыкание , лекарственную зависимость (психическую и физическую) и синдром отмены. —прим.ред.). Спать до 15 лет ложилась в 21:00, после 15 – не позднее 22:00. Можете себе представить мой уровень социализации? Я до сих пор досматриваю те классические фильмы, которые упустила в детстве и юности.
Из-за этого обилия запретов мама постепенно поругалась со всеми родственниками и всегда представляла это как свой очередной подвиг: «Из-за тебя я со всеми поссорилась, ну да ничего, это мой крест, я выдержу». Частенько в это озеро материнского героизма заплывали «плохие отцовские гены». Однако довольно скоро ей надоело отсутствие помощи, и она начала вымещать свою злость и усталость на мне.
Мой диагноз не мешал меня бить, резко включать свет ночью, когда я сплю, будить меня и начинать душеспасительные беседы. Я терпела, потому что считала это нормой.
Периодически меня возили в Екатеринбург (мы жили в маленьком городке рядом) к светиле в области невропатологии. Светило хмурился, глядя на результаты моих исследований, и говорил, что пора отменить прием фенобарбитала, ведь приступов-то больше нет и в исследованиях судорожной готовности нет тоже и – мало того – никогда не было! В ответ на это предложение мама бледнела, хваталась за сердце, доктор хмурился еще больше и выписывал новый рецепт. И я пила фенобарбитал еще лет 10. Ведь два приступа всё же было.
Когда мне исполнилось 15, доктор категорично сказал, что пора прекращать лечение, потому что я здорова! Все исследования указывали на то, что опасность миновала. Несколько разных докторов сказали маме, что при бурном росте ребенка такое бывает – мозг не успевает за телом и показывает цыганочку с выходом в виде одного-двух приступов. Это никак не проявляет себя в дальнейшем и по сути не является заболеванием. Но маму это не остановило. Фенобарбитал мне, слава богу, отменили, но в моральном плане стало ещё хуже. Несколько раз мы ездили к специалистам на контрольные осмотры, которые показывали, что со мной всё хорошо, и во время одного из осмотров врач спросила: «После отмены фенобарбитала характер ухудшился?» Сейчас я понимаю, что она имела в виду! Сидеть 10 лет на успокоительном по сути и резко его отменить, да еще во время переходного возраста – тяжелое испытание. Но мама радостно воскликнула: «Да! У нее тяжёлый характер!», и с тех пор любая моя попытка проявить самостоятельность обличалась как «тяжёлый характер».