Извиниться за стрижку: почему олимпийские рекорды лучницы из Южной Кореи подняли волну хейта
Корейская лучница Ан Сан завоевала золотую олимпийскую медаль и получила от соотечественников не только поздравления, но и волну хейта: некоторые решили, что раз у нее короткая стрижка, значит, она феминистка. Но почему это повод для ненависти? Востоковед Наталья Ким объясняет, как борьба с дискриминацией женщин в Южной Корее обострила другие социальные проблемы и как на этом играют консерваторы.
Ан Сан, 20-летняя лучница из Южной Кореи, завоевала три золотые медали и поставила рекорд на Олимпийских играх в Токио. Но вместе с поддержкой получила в социальных сетях и тысячи негативных комментариев, касавшихся ее стрижки. Оказалось, некоторые корейцы углядели в ней влияние феминизма. Это стало поводом для требований извиниться (за стрижку), оскорблений и пожеланий смерти. В последние годы в стране набирает обороты антифеминистский тренд, а движение за права женщин ассоциируется с ущемлением мужчин.
В мае 2021 года южнокорейская газета «Хангук ильбо» провела социологический опрос о гендерной дискриминации. На вопрос «усилилась ли дискриминация женщин в Республике Корея?» только 38% мужчин в возрасте от 20 до 30 лет ответили положительно. При этом 78,9% мужчин этой возрастной группы посчитали, что, скорее, «усилилась дискриминация мужчин». В последнее время среди молодых корейцев сильны антифеминистские настроения: многие 20-летние считают, что в стране обеспечено гендерное равенство, а феминизм вреден и порождает сексизм. Эти взгляды находят отклик и среди консервативных политических партий, борющихся за голоса молодых избирателей на выборах в парламент и в муниципальные органы власти.
От традиционных ценностей к демократическим
Еще в 1970-е годы в Южной Корее звучали призывы к установлению гендерного равенства при трудоустройстве и в зарплатах, а также защиты прав трудящихся матерей. Отдельное требование касалось упразднения семейного регистра «ходжу», который ставил мужчин в привилегированное положение при наследовании имущества, управлении домохозяйством и пр. Но все эти требования были выражением воли сравнительно малочисленного круга корейских женщин — студенток, работниц предприятий, правозащитниц, — и оставались не востребованы на политическом уровне.
В целом отношение к феминистской повестке в корейском обществе было прохладным — в силу частичного сохранения конфуцианских традиций в семейном укладе и политической культуре. Многие женщины, выйдя замуж, предпочитали не работать, а заниматься домом и воспитанием детей, что естественным образом делало их заложницами патриархальной семейной традиции и ограничивало социальную активность. И хотя в 1970-е и 1980-е годы корейские женщины участвовали в профсоюзном движении и движении за демократизацию, феминистская повестка протеста была вторична по сравнению с требованиями демократизации режима и совершенствования трудового законодательства.
Действовавший тогда в стране военно-авторитарный режим стремился поддерживать конфуцианские семейные ценности и военизированную общественную систему, основанную на жесткой дисциплине, иерархии и доминировании мужчин как главных объектов военной мобилизации и производственной эксплуатации. Хотя в условиях жесткого авторитаризма и мужчины, и женщины находились в одинаково эксплуатируемом положении, мужчины в такой социальной организации являлись «несущим звеном». А потому для сохранения статуса-кво правительство создавало для мужчин разного рода социально-экономические преференции, ставя их в привилегированное положение по отношению к женщинам.