Диана Арбенина — о современной зарубежной литературе, нелюбви к запятым и о том, что общего между писательством и написанием музыки
В конце октября в издательстве «Бомбора» вышел новый сборник рассказов «Снежный барс» лидера группы «Ночные Снайперы» Дианы Арбениной. В рубрике «Книги, которые мы любим» певица рассказала о замысле новой книги, любимых зарубежных авторах, о том, за что она не любит запятые и почему считает мужские истории более сильными и глубокими, чем женские.
О новой книге
Я довольна тем, какой она получилась. Такой радости и такого счастья я не испытывала никогда. Мне есть с чем сравнить: три года назад выходили «Тильда» и «Бег». Хотя началось все давным-давно: первую книгу «Катастрофически» В КАКОМ ГОДУ выпустил Александр Житинский, питерский журналист, писатель. Она выглядела совсем иначе, была очень трогательной, но незрелой, практически самиздат. Когда мы несколько дней назад получили сигнальную копию «Барса» — я поняла, что за это время прошла достаточно большой путь. Это самая взрослая книга — может быть, потому, что объем текстов был написан с нуля, а до этого сборники собирались из того, что уже было написано за предыдущие годы. А здесь же массив текста написан с марта по сентябрь.
Написать книгу с нуля и вообще сесть и писать каждый день — для меня это впервые. Когда ты пишешь песню — по сути, ты охотник, который выходит, ловит эту самую дичь, укладывает ее на лист бумаги, доводит до совершенства — и отпускает в жизнь. А для того, чтобы написать рассказ — я сейчас не говорю про повести, романы, пока для меня это просто за гранью, — надо каждый день иметь одно и то же настроение, каждый день чувствовать одинаковый темпоритм — это самое сложное, мне кажется. Вдохновение — штука переменчивая, капризная, но если ты любишь писать, то может получиться. Главное, не отказывать себе в отваге.
Что помогает писать
Помогает только усидчивость. И любовь к русскому языку, извините, если это звучит пафосно. Я, будучи западником и по складу ума, и по образованию, балдею от того, что говорю на русском языке и умею на нем писать. Может быть, своеобразно, по-своему, но тем не менее у меня есть абсолютное ощущение, что на этом очень сложном языке мне удается себя объяснять. Это важно.
О разнице между ипостасями
Было бы странно, если бы я в прозе была той же самой Дианой Арбениной, которая пишет песни. Понятно, что синтаксис некоторым образом повторяется, но я себя сознательно преобразовала с точки зрения использования сложносочиненных предложений, я практически от них отказалась. Я начала выражать свои мысли намного проще, лаконичней и суше. Я пишу без запятых: не люблю этот знак препинания и, наверное, никогда уже не смогу полюбить. Запятая для меня — это начало какой-то взрослой скучной жизни, в некотором смысле второй шанс, а точка означает простоту формулировки и конкретику мысли без злоупотребления деепричастными оборотами. Когда ты мыслишь предложениями, в которых отсутствуют запятые, и выражаешь себя через точку — ты делаешь это лаконичней. И конкретней.
Здесь дело не в доступности текста, а в попытке изложить сложное простым языком. Мне очень нравится продираться через синтаксис русского языка, но когда я, например, пишу: «Он вышел на балкон. Светила луна. И он понял, что больше не может плакать» — для меня здесь, в этих трех абсолютно простых предложениях больше смысла, чем в попытках объяснить мысли и чувства героя. Это попытка сказать сухо, не вульгарно, в духе рассказов Хемингуэя, который пишет про дождь, а ты понимаешь, что он пишет про смерть. Для меня сейчас это большее искусство, нежели огромное сложносочиненное предложение, которое начинается на пятой странице, а заканчивается на седьмой.
О смыслах и восприятии текстов
Опираясь на огромнейший песенный опыт, я теперь прекрасно понимаю, что все трактуют тексты по-своему. Для кого-то «Тридцать первая весна» — это песня, имеющая огромный смысл, но я помню, как ее написала. Мы сидели в каком-то ресторане, я постоянно писала-писала-писала. Всегда на салфетках, с собой никогда не было записной книжки, а была гитара и очень много рок-н-ролла в жизни. Со мной сидели друзья, которые радостно выпивали, а я будто бы рядом, но на своей волне. Говорю: накидайте мне каждый по три слова. И они дословно сказали — рассвет, солома, крылья, паутина, провода. Так получился второй куплет песни «Тридцать первая весна». А потом люди находят в этом свой смысл, и ты понимаешь, насколько все относительно.
О том, что хочет сказать автор
Когда ты имеешь смелость препарировать свою боль, и не внутри себя, а гласно, когда у тебя получается это делать — значит, ты неизбежно хочешь вылечиться, и люди это чувствуют. Мне очень не нравится, если в книге я чувствую безнадежность, если она меня не ведет к радости. По сути, всегда есть выбор: стакан наполовину полон или пуст. Для меня — пуст. В моих текстах кто-то постоянно погибает, умирает, убивается, но в них все же нет той самой безнадежности. Все делается во имя какой-то высшей цели, возможно, той самой любви, которая нас всех и держит. Любви и радости. Если говорить о том, чего бы хотелось автору, ни один автор не хочет, чтобы человек, прочитав его книгу, бросился в Неву, — напротив, он хочет, чтобы читатель НЕ бросился в Неву. Это хирургия души. Мы кладем на стол человека не для того, чтобы его убить, сделав надрез, а чтобы его вылечить. Ты не можешь вылечить человека, не вскрыв гнойник. Только попытавшись объяснить, как это у тебя получилось — через прозу, — ты становишься свободней в своей боли — и все-таки радостней.