Всеобщий язык
С Анной Ильиничной Шмаиной-Великановой — специалистом по истории раннего иудаизма и раннего христианства, библеистом, доктором культурологии, профессором Центра изучения религий РГГУ, а также сотрудником «Лаборатории ненужных вещей» при Независимом московском университете — мы встретились в Тарусе. В доме на берегу Оки говорили о религии, эмиграции, возвращении в Россию, любви, и о том, как сохранять внутреннюю свободу и находить опору в состоянии невесомости.
Как вы начали заниматься историей религии?
Огромный интерес к религии, к ее истории и сути у нас в семействе наследственный. Моя мама в университете хотела заниматься историей религии и была впечатлена, что в Ленинской библиотеке ящик с каталогом по этой теме был вынут. Его просто не существовало. Там была «История индустриализации», через ящик — «История станкостроения», а посередине ничего не было. Мама тогда пошла в археологи, но этот интерес всегда сохраняла. Папа же, хоть по профессии был математиком, стал священником (отец Илья Шмаин, прим. ред.).
В итоге, когда я поступала в университет в Израиле, я решила заниматься историей религии: в России в то время не было возможности ее изучать, да я и не могла там поступить в университет, потому что не вступала в комсомол и была еврейкой — в общем, сочетала в себе все недостатки.
Учиться было очень трудно. Все языки были иностранные и мне неизвестные: и источников, и преподавания, и научной литературы. Нужно было одновременно учить английский, иврит, латынь, греческий, санскрит — все новое. У однокурсников хотя бы иврит был родной! Помню, мне как-то дали «Смерть Агамемнона» Эсхила для перевода. И я смотрю на греческую сторону, смотрю на ивритскую сторону, на которую я должна это переводить, и не понимаю, что труднее!
Вы — специалист по иудаизму. Наверное, вас уже сто раз спрашивали об этом, но не могли бы вы рассказать, как появилась эта религия?
Очень кратко я бы сказала, что возникновение иудаизма связано с разрушением Второго Храма, бывшего духовным центром еврейского народа, в 70 году I века нашей эры. Римские легионы во главе с Титом Флавием сожгли Храм, и больше он восстановлен не был. Это событие вместе с огромными человеческими потерями породило общееврейское ощущение, что жить больше незачем. Оно выразилось в массовых самоубийствах и отречениях от веры, ведь «ничего больше нет, надо жить как другие люди, как римляне, зачем мучиться».
В то же время существовали фарисеи — учителя иудаизма. Из Евангелия мы знаем это слово практически как бранное, однако, когда Иисус говорит «горе вам, фарисеи», это звучит так, как если бы епископ обличал своих же священников, которые пьют или берут деньги от прихожан: то есть Иисус обличает некоторых из близких ему, — и порицает не их веру, а их лицемерие.
Фарисеи в переводе — «отделившиеся», «отделяющие». Это была своего рода интеллигенция, имевшая определенные религиозные взгляды, в целом люди библейской веры. Однако их мировоззрение до разрушения Второго Храма еще не стало общей верой — иудаизмом: простые люди, народ Израиля, знали, что надо три раза в год приходить в Храм, приносить жертвы, но их взгляды еще не были оформлены в четкую систему. Когда же Храма не стало, фарисеи, эта небольшая кучка «интеллигенции», оказались вождями народа. Главным среди них был раббан Иоханан бен Заккай, который пришел к людям, погруженным, как бы мы сказали сейчас, в глубокую депрессию и не понимающим, как жить дальше без Храма и всего, чем они раньше жили, и провозгласил две истины, на которых по сию пору основывается иудаизм.
Первая звучит так: «прочесть — то же, что исполнить». То есть: да, Храма больше нет, и нельзя принести в него, скажем, первые плоды урожая, но вместо этого ты можешь глубоко изучить текст об этом со всеми комментариями и понять, почему и как это делалось и чем это можно заменить, и такое изучение будет значить то же самое, что жертва. Зачем это делать? Для того, чтобы Храм существовал духовно, для того, чтобы каждый человек чувствовал, что продолжает духовную жизнь. Эта концепция привела к тому, что мы сейчас называем в быту евреев народом книги. Она сделала чтение и изучение Священного писания главным делом любого человека, принадлежащего к еврейскому народу.
Второе, что он сказал: «стол — вот наш алтарь». Это значит, что ты должен относиться к семейной трапезе, с женой, детьми, к мытью рук перед едой с таким же благоговением, как будто ты пришел в Храм и служишь. Иоханан бен Заккай был действительно гениальным человеком, но настоящее чудо не в том, что он смог сформулировать основу религии всего в двух принципах, а в том, что люди начали жить по ним и продолжают по сей день. Потом было второе восстание, которое привело к осознанию, что насильственными методами независимости Иудеи и постройки Храма достигнуть нельзя. И затем был период, когда создавалась Мишна — основа Талмуда, а затем Талмуд — огромный комментарий к Мишне.
Как мы знаем, до 1948 года у Израиля не было единой территории, разговорного языка, армии, полиции и прочих структур власти, и тем не менее благодаря религии он существовал, потому что иудаизм держал вместе этот народ, разбросанный по всему миру.
Вы изучали историю религии в Иерусалимском университете, как это получилось?
В 1975 году мы эмигрировали в Израиль: папа хотел стать священником, но в России это было совершенно невозможно, так что после долгих размышлений мы решили ехать, хотя сильно колебались, — это было очень страшное решение. А потом КГБ просто вынудило нас уехать.
Мы получили израильское гражданство и лишились советского: в Министерстве юстиции СССР воспользовались тем, что наши знания об этом, как и у всех советских людей, были равны нулю, ведь лишить человека гражданства можно только судом, а его не было. Когда в 1988 году пришла в советское консульство уже в Париже и потребовала, чтобы мне вернули гражданство, консул кричал: «Запомните! Вы никогда его не получите!»
Ваша семья после Израиля переехала в Париж. Как это произошло?
Мой отец был единственным священником за всю историю этой страны и христианства, который был гражданином Израиля, работающим на обычной работе — программистом — и имеющим семью. И в среде русской эмиграции в Израиле, многочисленной и не слишком подготовленной к этому, это вызвало такой ужас и такое отторжение, что социальное, человеческое положение нашей семьи стало совершенно невыносимым и нужно было бежать. Причиной был страх христианства, так как оно противоречило основной государственной идеологии. Израиль хоть и демократическое, но не светское государство, и люди боялись того, что их дети или друзья оказываются в противостоянии с общей тенденцией и это может сказаться на их, например, карьере.