Обретенная история
Историк Михаил Бирюков для меня оказался настоящим гением места. Благодаря ему у многих из нас есть шанс больше узнать о Мстёре — некогда селе, а теперь поселке иконописцев, в котором в сложные послереволюционные годы случилось настоящее чудо
Я люблю небольшие русские города: пейзажи, неторопливый ритм, другой взгляд на окружающий мир и события. Благодаря привычке к таким небольшим путешествиям пару лет назад я оказалась в Юже, а после в Холуе и Палехе. Во время походов по музеям, храмам и мастерским иконописцев я неизменно слышала, что в этом треугольнике вокруг Клязьмы надо обязательно попасть в еще один центр лаковой миниатюры — Мстёру.
И вот я оказалась здесь. Несколько дней бродила по заснеженному поселку, время в котором течет совсем по-другому. В 12 дня торговцы сворачивают импровизированный рынок, а в 15.00 уже почти ночь. Я же любовалась кружевными наличниками, с грустью рассматривала заброшенный Дом Паниных, с надеждой — купленный фотографом Федором Савинцевым комплекс исторических объектов, которые он планирует превратить в международное выставочное пространство, с интересом — художественный музей. Как получилось, что именно маленькая Мстёра в 20-е годы ХХ века на десять лет стала полем для эксперимента в художественном образовании, где наравне преподавали как иконописцы, так и авангардисты?
Михаил Бирюков в новой книге «Мстёрский ковчег» рассказывает, как в сложное послереволюционное время Федор Модоров, выпускник Казанской художественной школы, ученик Николая Фешина, сумел создать в небольшом поселении во Владимирской области настоящий оазис, сохранив жизнь и подарив профессию многим будущим архитекторам, живописцам, скульпторам.
Об этом периоде известно крайне мало, тем не менее вам удалось написать работу объемом почти в 500 страниц. Как появилась идея и сколько времени вы писали книгу?
Книга была написана за два года. Параллельно все это время шел поиск материалов с очень широкой географией. Если двигаться за солнцем, то от Хабаровска до Калифорнии. Оглядываясь назад, сам удивляюсь стремительности рабочего процесса и объему освоенных материалов, ибо по характеру я человек скорее медлительный… Наверное, окрылила история, которую хотелось рассказать.
До «Мстёрского ковчега» у меня за плечами были две небольшие книжки, одна работа публикаторского плана и несколько статей на историко-культурные темы. Всякий раз рождение текста становилось результатом внешних импульсов, которые брали за живое и на которые не отозваться было нельзя. Среди них почетное место занимало увлечение судьбой амазонки русского авангарда Ольги Розановой. Она была не только живописцем, графиком, но и активным деятелем художественной революции, развернувшейся в стране весной 1918 года. На слом тогда шла вся старая система художественного образования, а вместо нее утверждалась революционная форма Свободных мастерских. Именно Розанова «подвела» меня к интереснейшему и напрочь забытому сюжету о Свомас (Государственные свободные художественные мастерские. —