Остап Бендер в юбке
Это удивительная женщина — Алла Вербер. Она фэшн-директор ЦУМа и про моду знает абсолютно всё, а ее авторитет в фэшниндустрии непререкаем. Впрочем, Алла и сама уже давно стала модным объектом: всегда роскошно выглядит, и ее появление на любом мероприятии — гарантия праздничного настроения. На днях у Аллы Вербер юбилей, но никаких итогов! Только планы на будущее — как всегда, наполеоновские, а по-другому у нее и быть не может!
Алла, ты птица ранняя?
Нет, я птица страшно поздняя. Спать я не могу до пяти утра, и в этом огромная моя проблема, потому что я сова. Все статьи, книжки я могу писать только вечером или ночью. Так что утром мне очень тяжело просыпаться. Но встаю я очень рано.
Почему?
Ну вот смотри. Семь месяцев в году я нахожусь за границей. В Америке очень распространены ранние бизнес-завтраки. Они называются power breakfast и начинаются в восемь утра, что для меня вообще ужас! И так на протяжении пятнадцати-двадцати лет. Бесконечный американский завтрак. (Улыбается.) С одной стороны, мне это очень нравится: это некий такой образ жизни — ты принадлежишь к определенному кругу. С другой стороны, ты должна встать в шесть утра и к восьми часам быть в идеальной форме — волосы, руки. В Америке на всё это особенно обращают внимание, в Европе не так. И не дай бог опоздать на встречу хоть на одну минуту! Когда я пришла работать в ЦУМ, то ринулась именно в Америку, потому что наш department store имеет огромное количество американских брендов: все джинсовые марки, весь четвертый этаж, вся молодежка. А фэшн-директором ЦУМа я работаю уже шестнадцатый год.
Мне кажется, твоя жизнь — это абсолютная авантюра, а каждый поворот судьбы — как езда в незнакомое.
Я Остап Бендер в женском обличье.
Вот-вот!
И так было всегда.
В детстве ты занималась музыкой, потом было медицинское училище. Куда всё исчезло?
Знаешь, у меня было потрясающее детство. Папа считал, что женщина — это цветок: в одних руках она может завять, а в других — распуститься... Вот у папы было очень непростое детство. Его отца забрали как изменника родины, и мама по каким-то причинам отдала своего сына в 14-летнем возрасте в детский дом. Это очень болезненная история, но она во многом объясняет, почему папа так трепетно относился к своим детям. Он нас с сестрой невероятно баловал, а его слово всегда было для меня законом — правда, до определенного возраста. В двенадцать лет я полностью вышла из-под контроля — не соглашалась с родителями ни в чем. А до этого... Если папа сказал, что мне надо заниматься музыкой, значит, никаких сомнений. Я занималась на скрипке (у меня был абсолютный слух), окончила музыкальную школу, но продолжать в этом направлении мне не хотелось.
А медицинское училище — это был твой выбор?
Точно так же папа сказал, что я должна идти в медицину. Он был врачом и считал, что это лучшая профессия. А я не понимала, зачем я должна нюхать запах эфира, слушать звуки бормашины или работать в госпитале. Сама-то я хотела быть журналистом или актрисой. Но это был Ленинград, 1974 год — какая актриса?! Папа считал, что я должна получить серьезное высшее образование, а дальше «можешь заниматься чем хочешь». Правда, в медицинском я отучилась всего два года. В 1975 году наша семья подала документы на выезд, и вскоре по израильской визе я уехала из Ленинграда, и мое медицинское обучение прервалось.