В клинике домашних питомцев
Какого только зверья тут не было! Красный волк с Шебы, очаровательные лисички с Ярославы, ядовитый пёстрый ящер с Виктории, енот-хохотун с Доминики и даже два фазана с Земли. А ещё водяные змеи, которые плавали в слишком тесном для них прозрачном жбане и без конца высовывали из воды рогатые головы, хищно оглядывая нас всех и как будто примериваясь к лёгкой добыче.
Ещё было полно тварей, которых я не знал, — очевидно, из каких-то очень дальних миров. Мохнатые, чешуйчатые, пернатые, покрытые чем-то, чему на нашем человеческом языке не было названия.
У стен располагались их владельцы. Я ещё не решил окончательно, как их именовать. Левретцы? Левретчане? Мы назвали планету Левреткой, когда разобрались, насколько сильна у аборигенов страсть к домашним питомцам, и вспомнили про любовь древних земных королей к знаменитым карликовым борзым.
Обитатели Левретки — крупные, в два моих роста, бронзовокожие, в сплошных складках, которые заменяют им одежду, с мощными лапами и туповатым выражением на мордах. Головы у них, как у ящеров.
Бронзовые складчатые туши покоились на полу, верхней частью опираясь о стены. Стены в ветеринарной клинике белые, каменные; пол тоже каменный, но тёплый; потолки высокие, сводчатые, с оконцами. В эти оконца виднелось прозрачное небо и вливался ясный солнечный свет.
Насколько я понимал, меня окружали пиратские тёщи, мамы и бабушки. Они притащили в клинику питомцев, которых захватили шныряющие по галактикам сыновья с зятьями и внуками. Питомца ведь не возьмёшь домой прямо так, без осмотра. Мало ли чего там мужчины в космосе хапнули. Добычу надо показать специалисту, чтобы тот осмотрел и дал хороший совет: как ухаживать, чем кормить, как держать — в клетке или можно свободно пустить по дому.
Пиратский корабль с Левретки — сущая напасть. Молниеносный бросок, захват — и корабль растворяется бесследно. Саму Левретку — пиратское гнездо — не могли обнаружить несколько лет. Нашей разведгруппе повезло, что мы натолкнулись на их космическую базу, а затем тайком просочились на планету.
Вход в кабинет ветеринара был затянут плотной мембраной из шкуры клементийской жабы. Посетители прорывались сквозь пупырчатую, скользкую даже на вид мембрану, втаскивали своих питомцев, и дыра мигом затягивалась.
Доктор в клинике работал знающий, рекомендации давал правильные — так я понял из ленивых реплик, которыми бабульки нет-нет да обменивались. Мой лингводешифратор тянул еле-еле, но суть бесед улавливал. Нет, дешифратор не барахлил. Просто я только-только начал работать, и переводчик пока ещё знал мало слов. Я — лингвист нашей группы. А также — запасной пилот и помощник ксенобиолога.
Вот мембрана выгнулась, натянулась, порвалась с тихим треском, и из кабинета выбралась бабулька с охапкой александринских вертишеек. Полосатые зверьки тревожно пищали. Бабулька не пошла с ними домой, а направилась во второй кабинет, куда при мне ещё никто не входил.
Со всех сторон послышалось бормотанье и квохтанье — левретская речь.
— Чего не понравилось? — перевёл дешифратор.
Бабулька с вертишейками что-то буркнула в ответ, но дешифратор смолчал, не разобравшись
Бронзовые туши зашевелились, заколыхались толстые складки, мутные взгляды прояснились. Зверьё забеспокоилось: красный волк зарычал, лисички ощетинились, водяные змеи нырнули на дно жбана. Бубнёж и квохтанье поднялись до невыносимого гвалта — и неожиданно стихли.
— Жалко, — подвёл итог переводчик.
Бабулька с притиснутыми к брюху вертишейками налегла на мембрану, прорвалась внутрь таинственной комнаты. Края разрыва сомкнулись, и слабые крики о помощи смолкли.
Помочь я ничем не мог.
— Жалко, жалко, — бубнил переводчик.
Левретчанки колыхались, скорбно вздыхая.
Я не знал, работает ли моя передающая камера. Аварийный маячок точно вышел из строя, но если ещё и камера сдохла, то, боюсь, ребята меня потеряли.
Над краем стоявшей по соседству корзины поднялись бледно-рыжие уши, затем выглянули зелёные кошачьи глаза. Я голову был готов прозакладывать — совершенно земной мурлыка.
— Кис-кис-кис, — шепнул я беззвучно.
— Мур, — чётко отозвался котейка.
Его хозяйка поёрзала, удобней устраиваясь, опустила голову на складчатую грудь. Задремала.
Подошла очередь левретчанки — владелицы ядовитого пёстрого ящера, который до этого спал, свернувшись клубком. Обхватив лапами здоровенную клетку, пиратская бабуля с натугой оторвала её от пола и побрела, покачиваясь, к главной двери. Клетку она держала неловко, с наклоном; вот-вот уронит. Ядовитая тварь пробудилась. Ящер развернулся из клубка во всю длину, заскрёб когтистыми лапами, нервно забил хвостом, и стало непонятно, как эдакая громада умещается в клетке. Пленник, видимо, тоже не мог взять в толк, где он и как тут очутился. И на всякий случай с громким шипением плюнул.
Капли жёлтой слюны щедро усеяли пол, попали на стены и на бабулек с питомцами. Я задержал дыхание. Левретчанкам хоть бы хны, а у меня сознание поплывёт. Я не дышал, сколько мог, но потом всё же пришлось вдохнуть. Уткнулся лицом в рукав, да толку никакого. Сквозь ткань защитного костюма не подышишь.