«Здесь нет никакой архитектуры»: как Корбюзье и Мельников потрясли Париж
В этом году исполнилось сто лет парижской выставке декоративных и промышленных искусств, которая открыла миру двух великих модернистов: советского и французского
Весной 1925 года Париж стал ареной перезапуска мира — культурного, визуального, утопического. Международная выставка современных декоративных и промышленных искусств стала первой после Великой войны и задала язык века: ясный, материальный, геометричный. Именно там ар-деко оформился в стиль, Советская Россия заявила о себе архитектурой, а Ле Корбюзье — манифестом.
Сто лет спустя, весной 2025 года, там же, в Париже, прошла выставка «Материя и форма» (Matter and Shape), в которой дизайнеры заново перечитывали идеи 1925-го. Их интересовало то же, что и тогда: как с помощью формы ответить на вызовы времени.
Эта статья — путешествие по четырем сюжетам: рождение ар-деко, триумф советского павильона, дерзость Ле Корбюзье и возвращение ар-деко в XXI веке. Начнем с главного визуального героя той эпохи. Стиля, который не спорил с прошлым, но создавал будущее: ар-деко.
Ар-деко и парижская выставка
Когда в 1925 году в Париже открылась Международная выставка современных декоративных и промышленных искусств, стиль ар-деко уже существовал — пусть и не под этим именем. Еще в 1910-х годах он формировался в интерьерах, моде, иллюстрации. Но именно выставка 1925 года стала его публичным триумфом и закрепила статус: ар-деко вышел из тени отдельных мастерских и стал мировым явлением.
Организаторы выставки поставили перед участниками задачу: «показать современность». Интересно, что около трех четвертей павильонов и экспонатов оказались выполнены именно в духе ар-деко. Значит, так участники и зрители коллективно понимали современность в ту эпоху: не как отказ от красоты ради функции, а как сплав мастерства, технологии и утонченного декоративного языка. Французские кураторы при этом не скрывали цели — продемонстрировать превосходство национального дизайна. Сам президент республики в речи на открытии говорил об этом как о «моменте славы французского декоративного искусства».
Ар-деко оказался стилем, который не скрывал своей актуальности, но и не стремился к утопиям модернизма. Его основа — симметрия, ритм, материалы индустриального века. Он не отвергал орнамент, а наоборот, использовал его с расчетом. Стекло, хром, лакированное дерево, редкие камни и металлы соединялись в компактные, четкие формы. Ар-деко не отрицал красоту — он хотел ее стандартизировать. Именно на этой выставке можно было впервые увидеть такие материалы, как перламутр, хрусталь и лаки, обработанные промышленными методами, но выглядевшие как ручная работа. Это было принципиальное соединение ремесла и индустрии.
Одной из особенностей ар-деко был его охват. Это был не только архитектурный стиль. Он жил в ювелирных украшениях и упаковке сигарет, на витринах магазинов и в росписи поездов, в плакатах, лестницах, шрифтах, столовых приборах и даже океанских лайнерах. Он проникал в самые прозаичные бытовые предметы — например, в спичечные коробки и совки, — создавая единое визуальное поле. На выставке действовали целые секторы, где французские мастерские демонстрировали все: от сервизов до мебельных гарнитуров.
Особенно ярко это проявилось в работах французских дизайнеров, превративших выставку в настоящий парад. Среди них были имена, ставшие иконами стиля: Рене Лалик со своими матовыми флаконами и стеклянными лампами; Жак-Эмиль Рульманн — мастер благородной мебели; Жан Пату — дизайнер одежды с графичными линиями и дорогими тканями; Эдгар Брандт — кузнец ар-деко с коваными решетками и перилами; Джо Понти — итальянский архитектор и дизайнер и, конечно, Тамара де Лемпицка, чьи портреты стали символом эпохи ар-деко.
Интересно, что в отличие от модернистских направлений у ар-деко не было школы, манифеста или теоретической базы. Это был стиль без идеологов, но с огромной притягательной силой. Он возник одновременно в разных местах, без единого центра. Не было группы «Ар-деко» — но был образ, к которому стремились дизайнеры, художники, архитекторы по всему миру.
Парижская выставка 1925 года имела ошеломительные результаты в плане географии распространения стиля. Кажется, по сей день ни один другой стиль не шагнул настолько широко по планете. В США ар-деко пошел вверх: в Нью-Йорке он стал синонимом небоскреба — от Крайслер-билдинг (Chrysler Building) до Рокфеллеровского центра (Rockefeller Center). В СССР, наоборот, стиль ушел под землю — в оформление станций метро. Хотя мечталось о большем: проект Дворца Советов задумывался как «ар-декошная» конкуренция американским рекордам, но так и не был реализован. Ар-деко оказался удивительно адаптивным: он работал в «жаре» и в «холоде», в разных культурных кодах. Его можно было встретить в Шанхае, Буэнос-Айресе, Касабланке, Хельсинки. В каждой стране он принимал свою особенную форму — но суть оставалась: порядок, материал, ритм, утонченность.
В изданиях, выходивших в 1925 году — от «Иллюстрации» (L’Illustration) до «Журнала декоративных искусств» (Journal des Arts Décoratifs) — павильоны ар-деко описывались как «баланс между техникой и искусством», «идеальная синтетическая форма». Позже эти формулы стали классикой. Выставка научила: современное — это не обязательно функциональное, это может быть роскошное, утонченное и чувственное.
Может быть, именно отсутствие догмы сделало ар-деко вечным. Он не требовал веры — он просто нравился. Его формы были узнаваемыми, но гибкими. Его язык — декоративный, но точный. И сто лет спустя он продолжает жить — в зданиях, графике, фильмах, новых интерпретациях.