Караван историйЗнаменитости

Нина Чусова. Секундная сцена в спектакле может сделать из него хит

Беседовала Анжелика Пахомова

Нина Чусова считается одним из передовых режиссеров в мире театра. Когда она еще была студенткой, ее постановки приняли РАМТ и «Сатирикон». Позже Нина создавала театральные хиты у Галины Волчек, сразу предоставившей ей большую сцену «Современника». Спектакль Чусовой «Ричард III» с Александром Домогаровым в главной роли несколько лет собирал аншлаги в Театре Моссовета, а сейчас это делает «Маскарад» в Театре Российской армии. Режиссер рассказала «Каравану историй» о своем уникальном пути и работе с самыми лучшими артистами страны.

— Нина, хотелось бы начать с ваших корней. Город, где вы выросли, сформировались... Что такое Воронеж вашей юности, вашего детства?

— Вообще, конечно, всё из этого города — все мои профессии, моя любовь к искусству. Мои родители не имеют к театру никакого отношения. Мама — медик, папа — преподаватель в техническом институте. Я — отличница в школе. Мама, конечно, мечтала, чтобы я поступила в мединститут. Это еще были такие годы, что с золотой медалью тебе везде была открыта дорога. И конечно же, в семье говорили все время о профессии врача. Но тайно от них я все равно планировала этот бросок в сторону искусства. Всю жизнь хотела быть режиссером и никогда — артисткой, мне нравилось видеть все целиком и сразу. Это, наверное, еще с детского сада началось. Каждый год у нас готовилась елка. А я была очень высокая, и меня никогда не брали в главные героини, на Снегурочку или Лисичку. Я обычно стояла сзади какой-нибудь Березкой. Думала: «Ну что же это за елка, ну не получается, надо самой что-нибудь сочинить». Сначала дома придумывала разные перформансы, с подружками мы играли.

— А зрители — родители, родственники, соседи?

— Да-да. Иногда даже без зрителей, но все равно мне это так нравилось! Придумывать какие-то истории, сказки, существовать в них. А в школе уже активно делала разные вечера, песни писала, сочиняла сценки, КВН организовывала. Это называлось председатель культмассового сектора. Притом класса с шестого я им была всегда. И уже в восьмом классе для десятиклассников делала выпускные вечера. Это все мне так нравилось, казалось, что вот это мое. Даже не игра, а именно организация. Для меня Воронеж еще, конечно, — это первый поход в театр, воронежский ТЮЗ. Это я до сих пор помню. Постановка «Сын полка», не знаю, сколько мне было лет, может быть, семь, вот когда я поняла, что такое спектакль. И у меня в этот момент внутри что-то перещелкнуло: это же ненастоящая жизнь, а ты смотришь, проникаешься и переживаешь. Я думала: как же так получается, что вот в эту ненастоящую жизнь можно верить, что ее можно как-то создавать? И все эти люди для меня сразу же стали небожителями. И таким уважением я к этому прониклась!.. Потом написала во ВГИК, потому что мне хотелось быть режиссером... Мне было 16 лет, это 1988 год.

— Это еще советская система. Значит, вы писали прямо от руки, письмо по почте...

— Да, но напечатала его на машинке. Я писала и экспликацию... Узнала, что это такое. Но тогда нельзя ведь было загуглить, надо было пойти в библиотеку. Как я это нашла все! Представляете, как быстро время идет, что я не помню как. Через газеты, журналы... Ответ пришел по почте. Они написали: чтобы стать лидером, сначала надо научиться петь в общем хоре. Я это поняла как инструкцию к действию: надо на актерский поступать. Благо занималась художественным чтением, разные конкурсы в Воронеже выигрывала. Вообще вела активную творческую жизнь. У меня не было такого, что вот я случайно шла, зашла в институт...

— Ну да, знаменитая актерская сказка «увидела объявление на улице и случайно зашла»...

— Нет, это вообще не про меня. Изначально я шла по этому пути. А путь был очень сложным и тернистым и продолжает таким оставаться, но мне очень интересно. То есть меня жизнь ведет все время по спирали, и на витке выше происходит нечто другое... У меня даже не было вопроса, кем я хочу быть, как будто было указано: иди вот по этому пути.

— Но вам сказали, что перед тем, как стать режиссером, надо побыть актрисой.

— Да. И я поехала, понятно, в Москву. Я же такая прекрасная, везде первые места занимала. И дальше пошло — МХАТ, «Щука», «Щепка»... Где-то до третьего тура дошла, но везде пролетела. То есть все, не получилось.

— Большие конкурсы были тогда?

— Гигантские, вообще просто нереальные. И когда я это все поняла... А я-то не была готова к этому. Потому что мне уже играли в Воронеже медные трубы. Притом мы выступали вместе с Юлей Началовой, она же тоже воронежская. Юля, маленькая, пела песни, вообще шикарная была, а я стихи читала. Мы с ней пересекались еще на школьных мероприятиях, у нас была художественная самодеятельность школ... И Юля пела песню про жирафов, такая милая, прекрасная...

— Что вам говорили в московских училищах? Не годится внешность?

— Они ничего не говорили. Они же особо не распространяются...

— Просто не видишь себя в списках на следующий тур.

— Не видишь себя в списках. Но я знаю почему. У меня был такой столбняк! Скажем так, у меня же еще гиперответственность, это из-за синдрома отличника. То есть я либо должна быть сверхсовершенной, либо вообще никак, у меня нет серединки типа «а вот здесь просто на органике». Либо вообще все выключается, либо включается все сразу. И конечно, когда я приехала в Москву из этого города, где народу мало, а тут такой конкурс, толпы людей... У меня просто кружилась голова и было ощущение, что я на какую-то голгофу иду. Ни грамма органики у меня не наблюдалось... Я читаю, а меня тошнит, плохо, отвратительно все. Как будто даже до конца не могу дочитать, так мне плохо. У нас это называется актерским зажимом. Я же сама теперь принимаю экзамены и очень понимаю состояние этих бедных студентов, которые находятся по ту сторону. Но я умею разжимать.

— А на самооценку не повлияли эти отказы?

— На самооценку это так сильно повлияло, что в последний запланированный институт я даже не пошла. Это был ГИТИС. Помню, плачу, рыдаю, стоя на Красной площади: «Мама, поехали, не хочу больше ничего». И единственный институт, куда я не пошла, это ГИТИС. И потом удивительно, проходит круг, и именно туда через несколько лет я поступаю на режиссуру. А тогда я вернулась в Воронеж... Мама советовала: «У нас еще есть время, иди в медицинский». Но я поступила в Воронежский институт искусств, на актерский факультет. И такая свободная, легкая, на пианино играю, песни пою, стихи рассказываю — все просто офигели. Без конкурса, без всего — сразу на четвертый тур. Да, потому что не было этого зажима. Мы боимся страха, а надо в него входить. Ты же никуда не денешься от этого чувства, но нужно сквозь него проходить, и там дальше — освобождение. Очень часто я потом сталкивалась с такими серьезными ситуациями, где нужно было пройти через неверие в себя, через всякие такие тяжелые штуки. И так я поступила, отучилась с удовольствием, все замечательно.

— То есть вы прошли весь путь обучения актера, все, что положено.

— Да. Но там у меня уже четко сформировалось желание быть театральным режиссером. Именно в театре я увидела эту магию. Мне нравилось, что передача энергии между зрителями и актером происходит здесь и сейчас, что ты можешь управлять залом в моменте. Не в кино, в монтаже, а вот здесь и сейчас, как будто ты творишь историю. Но после института я все равно пошла по пути артистки, была приглашена в Самарский академический театр драмы. Он тогда славился на всю Россию, попасть туда было совершенно невозможно. В Москве тоже много наших воронежских, мы так и назывались — «воронежская грядка». Это Федя Добронравов, Дима Дьяченко, режиссер «Богатырей» и «Чебурашки», мой однокурсник. С этого нашего курса много известных людей в Москве сейчас, и все занимаются искусством. Тогда нас, нескольких человек, взяли в Самару, мы решили там остаться работать артистами. Я играла Нину Заречную, вообще всех героинь.

— Значит, я сейчас не услышу классического рассказа, как в театре гнобили, как ролей сначала не давали?

— Нет! Все шло так прекрасно, что аж тошно. И даже по финансам, что называется, молодая артистка в шоколаде. Здорово, конечно, но я понимала, что это не то, чего мне хочется, это не та история. И все равно, будучи в Самаре, я уже ставлю спектакль по Уильяму Сарояну «Эй, кто-нибудь!», потому что не могу не ставить. И проработав там год или два, все равно решаю ехать... Куда? В ГИТИС, поступать в мастерскую Марка Анатольевича Захарова. Это у нас где-то уже 1993 или 1994 год.

Приезжаю в мастерскую... А я же героиня, такая худенькая, тоненькая была, сексуальная, в коротенькой юбочке, вся такая нафуфыренная. Захожу: «Я хочу быть режиссером». Сидят его помощники, говорят: «Слушай, а ты уверена, что хочешь быть режиссером? Может, в артистки?» — «Я уже артистка». Меня даже слушать не стали. То есть типа ты посмотри на себя в зеркало, выйти в коридор, пообщайся с людьми, которые поступают на режиссуру.

— В образ не попали.

— И поэтому на следующий год я уже целенаправленно готовилась: состригла все эти косы, поменяла внешность, окрасила волосы в какой-то невероятный красный цвет, надела брюки. Полностью сменила имидж. В театре все меньше и меньше мне нравилось играть, все больше и больше нравилось ставить спектакли, работать художником, рисовать, что-то придумывать. Я подготовилась так, что у меня и картинки, и экспликации, и разборы пьес, и, наверное, четыре спектакля на выбор, какие я хочу сделать.