Антон Хабаров: «Это будет очень сложная для меня ситуация»
Со звездой сериалов «Великая. Золотой век», «В парке Чаир», «Казанова», «Казанова. В бегах» и ведущим актером Московского Губернского театра мы поговорили в формате «блиц». Антон ответил на короткие, но откровенные вопросы от нашей редакции. Получилось интересно!
Кинорежиссер, кстати, может быть, театральный режиссер, у которого я снимусь в чем угодно. Вот сразу «да»! (Можно несколько.)
— Но они все ушли, их нет уже... Алексей Балабанов, Николай Досталь, Андрей Тарковский... Георгий Данелия... В общем, список всех наших признанных режиссеров. Сразу «да», не читая сценария. Даже могу вообще не брать сценарий, могу работать вслепую, если мы говорим о доверии к режиссеру. Сейчас, конечно, совсем другое время. И кто бы мне ни сделал предложение, я все равно в первую очередь читаю сценарий.
— Хорошо. Три человека, которые сыграли в моей актерской судьбе знаковую роль.
— Виктор Иванович Коршунов, Сергей Витальевич Безруков и Олег Иванович Борисов.
— Борисов — как пример? Ты ведь его не застал...
— Да, как пример. Я с ним не виделся, но я у него учился и учусь до сих пор отношению к профессии. Все уже прочитал до дыр, дневники... Какие-то архивные записи ищу. Мне доставали через Льва Ивановича Борисова, брата актера, запись спектакля «Кроткая» (нашумевшая постановка БДТ, где главную роль сыграл Олег Борисов. — Прим. ред.). Воспользовался «блатом», потому что в открытом доступе записи нет. Это у меня такие рабочие моменты.
— Моя самая длинная репетиция в жизни длилась...
— По 10, по 12 часов... Репетиция-то ладно, у меня была ситуация, когда в ночь накануне премьеры «Вишневого сада» мне позвонил Сергей Витальевич Безруков и сказал: «Антоха, по-моему, мы не туда зашли, меняй полностью характер, он должен быть другой». Это было в два часа ночи, а с утра мне надо было играть премьеру. Я говорю: «Да, давайте». Такое часто бывает: меняешь какие-то акценты, поведение... Это драйв.
— Самое главное удовлетворение в театральной работе мне дает...
— Когда я играю тему. Не себя. Не когда зритель в зале смеется, а когда мы можем двигать темы и идеи. И если потом зритель мне пишет, что второй или третий день его не отпускает спектакль. Или как сейчас отклики на «Дон Жуана»: «После спектакля долго говорил с детьми... С внуками...» Вообще, это самое важное, что должно быть. Я в какой-то момент перестроился и перестал играть на себя, а стал играть на смысл спектакля. Это нелегко мне далось, но это очень важная штука. А возникли такие мысли, потому что купил пластинку Станиславского — старую, патефонную еще...
— А что на этой пластинке?
— Там Книппер-Чехова рассказывает о репетициях Станиславского и Качалова. Константин Сергеевич говорил: «Я понимаю, что вы можете играть ярче, красочнее, пышнее, но, пожалуйста, не делайте этого для смысла и для идеи спектакля». Еще посмотрел фильм «Последний танец» про Майкла Джордана. Джордан — величайший игрок, спортсмен, у него была популярность Иисуса Христа, он так сам про себя говорит и пресса. Он сказал: «Один я был великолепный игрок, но для того, чтобы нам победить и завоевать пять титулов, мне нужно было перестроить свою игру на игру команды». То есть он отказался от каких-то своих преимуществ ради идеи.
— Это очень тяжело для актера.
— Это главное. Главное в жизни и вообще везде. И ты, как артист, приобретаешь какое-то безграничное направление, в котором можно двигаться еще и еще.
— Вопрос про личность, про тебя самого. Люди чаще всего удивляются, когда узнают, что ты...
— Когда узнают, что я могу быть очень резким, могу иметь свое мнение, могу не зависеть ни от кого, могу уволить режиссера, могу не работать с этим партнером, могу делать то, что я хочу.