Алена Бабенко: «С тех пор решила, что у меня будет два дня рождения в году»
Она буквально проснулась знаменитой после выхода на экраны фильма Павла Чухрая «Водитель для Веры». Ее колючая, ранимая, нежная героиня не оставила равнодушными ни зрителей, ни критиков, ни киносообщество и принесла ей не одну награду. Алена Бабенко с тех пор нарасхват. Только в этом году актриса участвует в семи проектах. Она — прима театра «Современник», была любимицей Галины Волчек. Но, кажется, этот человек никогда не станет почивать на лаврах. Звездность, пафос — не для тех, кто всегда с любопытством смотрит на жизнь.
— Алена Олеговна, вы почти окончили факультет кибернетики. Какие математические способности помогли вам в актерстве, а какие помешали?
— Как известно, есть физики и лирики. По моим наблюдениям, у физиков гораздо больше фантазий, чем у лириков. Объясню почему. Лирики сидят на попе и читают книги, они полны уже существующими историями. Математики же занимаются цифрами, какими-то невидимыми, абстрактными вещами и могут только воображать, как математику можно прикладывать к жизни. Их воображение больше развито, а это важно и в творчестве. Еще помогла логика, ведь в разборе роли она важна, потому что ты должен выстроить логику поступков персонажей — от чего к чему. А это тоже некое уравнение с двумя, тремя неизвестными. С другой стороны, поскольку математика связана не с чувствами, а с расчетами, с мозгом, с умением оценить ситуацию со стороны, она, может быть, мешала мне вскрыть какие-то эмоции на сцене. Кому-то это давалось легко, а мне было страшно. И непонятно, как это в себе открыть и при этом научиться видеть себя со стороны.
— Многие актеры говорят, что надо, наоборот, перестать видеть себя со стороны.
— Нет, в моем случае это невозможно. Иногда, конечно, бывает, что я отключаюсь, но, как правило, ненадолго. Мне кажется, наша актерская профессия связана как раз с абсолютным контролем. Ты же должен видеть площадку на 360 градусов вокруг, партнера, должен реагировать, знать, помнить переходы, мизансцены, все, что происходит, ты должен не пропустить момент, когда включается музыка или меняется свет и еще много чего. А если увлечешься, «улетишь», потеряешь контроль, то можешь сбить с толку не только партнеров, но и все цеха, которые работают с тобой вместе по определенному плану и даже, не дай бог, нарушить ход спектакля. Вот в кино ты можешь позволить себе меньше контроля, потому что там как раз абсолютно голый нерв, ты не зажат в кадр, в котором минимум перемещений. Как мы говорим, кино — это крупный план. Ты больше работаешь внутренними резервами, чем телом. Там можешь позволить себе импровизацию, предлагать режиссеру: «Можно я так попробую? А можно так?» Он потом отрежет все ненужное.
Вообще, в кино одно существование, а в театре — другое. Разница между ними большая. Вот мы с вами по десятибалльной шкале сейчас болтаем где-то на 2 балла, а в театре надо на 10, а иногда и на 12 баллов посылать звук, чтобы тебя все услышали на галерке. И включаются совсем другие ресурсы организма.
Раньше я говорила, что люблю сниматься, потому что пришла в театр из кино, оно было изначально в моей жизни. А теперь стала жадной и до театра, и до кино, и до всего.
— Вы начали сниматься после окончания ВГИКа?
— Нет, наоборот. Я попала во ВГИК благодаря тому, что уже снималась в кино. На съемках фильма, режиссером которого был мой первый муж, познакомилась с Юлией Ромашиной. И она вдруг сказала такую фразу: «А почему Алена не учится на актерском?» Тогда у меня мечта стать актрисой уже улетела в иконку «Отмена». Уже прошли возрастные цензы, были ребенок, семья. Но она меня толкнула в эту сладостную бездну. Мужем Юлии тогда был Анатолий Владимирович Ромашин, который набирал курс во ВГИКе. Я, конечно, встретилась с Анатолием Владимировичем до того, как пойти на прослушивание. Он послушал меня и сказал: «Иди!» Первый тур я прочитала великолепно, а второй и третий провалила с грохотом. Не поступила. Но, слава богу, на курсе на полгода оставили пять вольнослушателей, в том числе и меня. Эти полгода мы занимались сценической речью, вокалом, танцами — работали, в общем. А через полгода мы с Олесей, дочкой Нины Руслановой, должны были показать отрывок из пьесы Островского. И вот наступил ответственный день! И вышла трагическая оказия. Когда студенты показывают отрывок, два сокурсника сидят на занавесе и открывают и закрывают его на определенную реплику. Ну, например, на «Петя, заходи!» И вдруг в разгар действия, когда самый накал страстей, занавес внезапно закрывается! Нашу с Олесей реакцию сложно описать приличными словами, отчего зрители взорвались громким хохотом, а попросту вся аудитория ржала от того, как скромные девушки островских времен ругались, как заправские мужики. И только в этот момент мы поняли, что реплика повторяется в нашем отрывке дважды — в середине и в конце! Самое обидное, что хорошо подготовились и именно во второй части было много актерских придумок. А права на ошибку у тебя нет. Так что вышло так, что всю первую половину я проползала на карачках по сцене, даже не успев ничего толком сыграть. (Смеется.) Но каким-то макаром меня все же оставили на курсе за эти пол-отрывка. Можно сказать, я вползла в профессию. Это теперь думаю, что за меня хлопотала Тамара Васильевна Дегтярева — мой педагог, актриса театра «Современник», с которой впоследствии я играла в двух спектаклях — «Пигмалион» и «Время женщин», с которой я дружила. Как-то раз она мне рассказала, что, когда увидела меня на первом туре, всей приемной комиссии сказала, что я готовая артистка. И именно она мне помогла открыть себя на сцене. Это сложно передать словами, но когда она что-то мне объясняла, то так честно делилась своими эмоциями — будь то смех или слезы, что этим заражала, и хотелось быть, как она! А может быть, меня оставили еще и потому, что ВГИК — это кинематографический вуз и немало значил типаж, любит твое лицо камера или нет.
— На этом препятствия закончились?
— Если бы! Нужно было платить деньги — половина курса была коммерческая, половина бюджетная. Поскольку у меня это было первое образование, ведь диплом кибернетика я так и не получила, то мне надо было платить, а денег не было. Пришлось их искать. Это были девяностые, все было непросто: вокруг перестройка, мы приехавшие...
В конце концов каким-то чудом деньги нашлись. Но у меня начались переживания по поводу того, что я нужна ребенку, а меня нет рядом. Режим был такой: в 8 утра ты ушел из дому и в 23 часа вернулся. Ребенок в это время спит, почти никогда меня не видит и все время спрашивает: «А может быть, мама попала под машину?» Я страшно страдала, что никудышная мать, всем порчу жизнь, часто плакала. На третьем курсе, помню, перед экзаменом по вокалу сидела в коридоре и думала: «Зачем я здесь вообще? Ребенок меня не видит сутками! Не надо было идти сюда, у меня мало что получается, наверное, мне нужно бросать институт». И тут же вторая мысль промелькнула: «Тебе не стыдно? Это может был твой последний «привод» в профессию». Все случаи, которые предоставляла судьба, я назвала «приводами», потому что как будто кто-то брал меня за руку, вел, а я упиралась: «Нет, у меня не получится!» И тогда в этом коридоре, как сейчас помню, перед сдачей зимней сессии я себе сказала: «Значит, так, встала и пошла! Вот если упрешься в стену или свалишься в бездну — тогда точно уйдешь из института и пойдешь воспитывать ребенка!» И я осталась доучиваться.
— Зато вскоре появилась знаковая для вас роль в фильме «Водитель для Веры», после которой вы стали знамениты. Сами придумали хромоту своей героини?
— Нет, она по сценарию хромала. Другое дело, что мы искали, КАК она это делает и отчего. Я придумала и написала ее биографию, пришла к режиссеру Павлу Григорьевичу Чухраю и рассказала обо всем, победно закончив: «Мне кажется, что у нее вот так было». Он отвечает: «Может быть». Такой реакции я удивилась и стала предлагать разные варианты ее болезней и, как следствие, хромоты. Он на меня смотрел уже как на полоумную. Ему, как кинематографисту, ничего этого не надо было, он точно знал, что хочет видеть в кадре. А я, как примерная ученица 5 класса «В», сдавала экзамен, и мне все время надо было оставаться отличницей.
Не всегда получалось. Я вообще не знаю, как туда попала. На пробах у меня была температура 40 градусов, но каким-то образом я хорошо сыграла сцену. Павел Григорьевич сказал: «Мне понравилась проба, но, как правило, то, что получается на пробах, не получается на съемке». Мне эта мысль глубоко запала. И когда пришел момент съемок, я провалила именно эту сцену и разрыдалась: «Зачем вы меня взяли? Я бездарная артистка! Я не оправдала ваших ожиданий! Простите меня, пожалуйста!» Будучи опытным режиссером, он успокаивал: «Ничего страшного, перенесем съемку на другой день». Хотя в кино это всегда сложно сделать. А во мне, видимо, всегда сидит папин перфекционизм — мы же дети пионерии, нужно быть выше всех, лучше всех, все на пятерку! Но я не пошла к психологу с этим бороться! (Смеется.) Подумала: «А вдруг будет хуже без перфекционизма?»
— Кроме борьбы с перфекционизмом, что еще вам запомнилось во время съемок этого фильма?
— Мы снимали «Водителя для Веры» два года. Съемки были в Севастополе — три экспедиции, последняя началась в августе. За это время все со всеми передружились — и артисты, и разные службы. Стало уже скучновато. И вот у нас обед, мы все сидим за одним столом и говорим: «Что-то у нас скучно, надо что-то придумать». И вдруг я спрашиваю: «А может, у кого-то день рождения скоро?» Все стали называть свои даты, очередь доходит до меня, и я понимаю, что ни у кого в ближайшее время такого радостного события не наблюдается. Тогда я с ложкой супа во рту говорю как бы между прочим: «У меня день рождения 15 августа». А это через две недели. Хотя на самом деле он у меня 31 марта. (Смеется.) Все воодушевились. Сама я забыла про это, а за день до придуманного мною события Любка — мой гример — спросила, как мы будем отмечать мой день рождения. И мне пришлось ей признаться, что я соврала. Потом придумала оправдание для всех остальных в случае, если обман раскроется до 15-го числа. Типа меня воспитывал дедушка, я так его любила, что хотела с ним родиться в один день, и, когда стала взрослой, переделала паспорт, а настоящий мой день рождения 15 августа. Чушь несусветная! Обман не раскрылся, и на следующий съемочный день я оказалась вся в цветах, шариках и с часами Swatch на тоненьком лаковом красном ремешке. А мне было и радостно, и стыдно. Я понимала, что никого не могу позвать в ресторан, потому что не могу же признаться во лжи. С тех пор решила, что у меня будет два дня рождения в году. Обычно, узнав о такой двойке, все сочувственно реагируют: мол, наверное, умирала и второй раз родилась. А я думаю, что с этой ролью родилась для кино. С тех пор я люблю, конечно, отмечать его на съемочной площадке.