Укол совести: как осуществляется смертная казнь посредством инъекции
Как выглядит смертная казнь в современной Америке, рассказывает медсестра, готовящая заключенных к смертельной инъекции, и исповедовавший их тюремный капеллан.
Кэрен, медсестра
Стаж работы — 26 лет, принимала участие в 14 казнях в тюрьме города Джэксон, штат Джорджия.
КАК ВЫ СЕБЯ ЧУВСТВУЕТЕ В КАМЕРЕ, ГДЕ ПРИВОДЯТ В ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОР?
Там, знаете, очень похоже на операционную, воздух такой — с прохладицей. Обстановка там довольно простая, собственно, кроме специальной койки ничего и нет, только плексигласовое стекло, чтобы можно было наблюдать, а за ним — скамейки, как в церкви. Туда сажают свидетелей, которые смотрят на заключенного на койке.
КАКОВА ВАША РОЛЬ ВО ВРЕМЯ КАЗНИ?
Когда заключенного вводят в камеру и привязывают к койке, заходим мы. Потом все, как в больнице: делаешь с ним то же самое, что и с обычным пациентом. Мы всегда с ними разговаривали и подробно им описывали, что делаем. Сначала надеваем на него жгут, потом обрабатываем спиртом, потом вставляем обычный катетер для внутривенных инфузий, по нему течет обычный физраствор. А потом уходим с объекта.
О ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ИЩЕТЕ ВЕНУ СМЕРТНИКА?
В этот момент я думаю о том, что мне нужно сделать внутривенное переливание. Обычно мы поддерживаем беседу с заключенными. И они с нами всегда очень милы. Иногда даже говорят что-нибудь вроде: «А это совсем не так больно, как я думал». Так что они как обычные пациенты. Даже если умерщвляешь кого-нибудь, хочешь, чтобы это была как можно более быстрая и как можно менее болезненная процедура, хочешь оказать человеку уважение.
НУ А ПОТОМ, КОГДА ВЫ ВСЕ СДЕЛАЛИ БЫСТРО И БЕЗБОЛЕЗНЕННО?
Мы потом уходим за специальную занавеску. После этого, собственно, все и начинается — читают приговор, запускают свидетелей. Потом делают инъекцию... и все — что твой чиновник, что тюремное начальство, что свидетели, что охранник самый последний — они все очень тихо сидят. Смерть приходит быстро. Если посчитать, от начала инъекции до конца — шесть, семь, самое большее восемь минут. Ну а потом ты вроде как уходишь, и все... Особо даже не думаешь.
А О ЧЕМ ГОВОРИТ МЕДПЕРСОНАЛ ДО И ПОСЛЕ ИНЪЕКЦИИ?
Пока мы ждем, мы вообще-то говорим о чем только можно, обо всем, но только не об этом. Мы стараемся не сосредотачиваться на том, что произойдет. Знаете, мы можем даже обсуждать, кто что съел на ужин, или основную работу, с которой только что ушли, или семьи. Обычные такие разговоры.
НУ А КАК ЖЕ КЛЯТВА ГИППОКРАТА, «НЕ НАВРЕДИТЬ»? ПОЛУЧАЕТСЯ, ВЫ НЕ ЗАБОТИТЕСЬ О СВОИХ ПАЦИЕНТАХ.
Во время казни я отношусь к ним как к людям, которые смертельно больны. Когда их осудили, им вынесли диагноз — смертельная болезнь. Все эти апелляции, которые они подают — это такая химиотерапия, радиация, типа того. И если апелляции не удовлетворили, смертельная болезнь приходит к своему естественному концу. Поэтому я считаю, что, как и любой другой пациент, они хотят достойно дойти до этого конца. А достоинство, как мне кажется, они могут себе обеспечить в том случае, если им помогают специально обученные люди.
ВАМ БЫЛО БЫ ТЯЖЕЛО, ЕСЛИ БЫ ВЫ НЕ ПРОСТО СТАВИЛИ КАТЕТЕР, А НАЖИМАЛИ БЫ КНОПКУ И ОТПРАВЛЯЛИ ИМ В КРОВЬ ЯД?
Я бы не хотела делать сами инъекции.
ПОЧЕМУ?
Это, наверное, довольно странно, потому что, если честно, особой разницы я не вижу... Я не против вставлять в вену иголку, потому что я это умею, я этому училась. Но отвечать за передозировку — этого мне бы не хотелось.
ТО ЕСТЬ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ДЛЯ ВАС ВСЕ ЖЕ СУЩЕСТВУЮТ?
Да.
А КАК, В КАКОЙ МОМЕНТ ВЫ ДУМАЕТЕ ОБ ЭТОМ?
Знаете, я верю в смертную казнь, и я верю, что, когда кто-то доходит до инъекции, они ведь, знаете, уже подали все свои апелляции — и их отклонили. Но я думаю, что саму инъекцию должен делать кто-то из тюремной системы.
ПОТОМУ ЧТО ДАТЬ КОМУ БЫ ТО НИ БЫЛО ПЕРЕДОЗИРОВКУ, ЭТО ДЛЯ ВАС ЧТО?
Этого нельзя делать сознательно.
КОГДА КТО-НИБУДЬ ГОВОРИТ ВАМ: КЭРЕН, ТЫ КАК МЕДСТЕСТРА СТАЛА АГЕНТОМ ГОСУДАРСТВА. И ЭТО ГОСУДАРСТВО ИСПОЛЬЗУЕТ ТВОИ НАВЫКИ В СВОИХ ЦЕЛЯХ, ДЛЯ УБИЙСТВА. ЧТО ВЫ НА ЭТО ОТВЕЧАЕТЕ?
Вообще-то я этого не чувствую. И я медсестра не только в тюрьме для смертников. И несмотря на то что, может быть, пару раз в год я работаю на государство и помогаю им приводить в исполнение приговоры, я не чувствую, что это принижает меня как медсестру. И как человека. Просто кто-то ведь должен это делать. Мне кажется, что я фактически призвана это делать, потому что у меня есть все необходимые навыки.
ПОНИМАЮ, ЭТО ТРУДНЫЙ ВОПРОС, НО СЧИТАЕТЕ ЛИ ВЫ СЕБЯ ПАЛАЧОМ?
Нет. Не считаю. Я не знаю никого, кого считала бы палачом. Даже людей, которые нажимают кнопку, я палачами не считаю. Я так себе это представляю, что палач — это государство. А мы просто следуем процедуре.
РАССКАЖИТЕ О КАЗНИ, КОТОРАЯ ДЛЯ ВАС БЫЛА ПО-НАСТОЯЩЕМУ ТЯЖЕЛОЙ.
Был один заключенный, который уже после совершения преступления обратился в христианство и очень много об этом рассказывал. Но когда пришло время его казни и он произносил свое последнее слово, все, о чем он говорил, — это какие замечательные люди работают в тюрьме, как они ему помогали все эти годы и относились к нему как к человеку. А потом сказал, что, хотя он знает, что спасен и попадет на небеса, Бог ждет, что он понесет наказание за свое преступление... и человеческое наказание за убийство, которое он совершил, — смерть. Так что он принимает его по доброй воле. Плакали все, даже все офицеры. Знаете, как-то особо не ждешь, что эти здоровенные ребята заплачут, особенно по заключенному. А тут — у всех глаза на мокром месте. И это было хорошо... потому что он по доброй воле принял наказание... Такое не забывается.
ВАС КОГДА-НИБУДЬ ПРИТЕСНЯЛИ ЗА ТО, ЧТО ВЫ ПРИНИМАЕТЕ УЧАСТИЕ В КАЗНЯХ?
Меня-то можно считать, что и нет, если сравнить с другими людьми, с которыми я работала... Некоторым докторам вообще подкидывали записки в машины, звонили и называли убийцами. Конечно, все сводилось к таким вот запискам, но ведь никогда не знаешь, что у этих людей на уме.
МЫ ГОВОРИЛИ С ПЯТЬЮ ВАШИМИ БЫВШИМИ КОЛЛЕГАМИ, ВРАЧАМИ, КОТОРЫЕ УЧАСТВОВАЛИ В КАЗНЯХ. НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ СОГЛАСИЛСЯ НА ИНТЕРВЬЮ, ДАЖЕ НА УСЛОВИЯХ АНОНИМНОСТИ. ВАС ЭТО УДИВЛЯЕТ?
Не особо, как раз из-за нападок, которым многие из них подвергаются. Я могу понять, почему им страшно, — они боятся потерять свою практику, боятся за свою карьеру. Думаю, больше всего они боятся реакции своих пациентов.
А ЧЕГО БОЯЛИСЬ БЫ ВЫ, ЕСЛИ БЫ НАЗВАЛИ СВОЕ ИМЯ И ПОКАЗАЛИ ЛИЦО?
Что люди, с которыми я сейчас работаю — пациенты, их близкие и все такое, что кто-нибудь из них меня увидит и решит, что я убийца. Мол, «как я могу доверить вам жизнь близкого человека, если вы занимаетесь этим».В районе, где я живу, большинство людей относятся с пониманием, и даже поддерживают. Но людям, которые меня не знают, я предпочитаю ничего не рассказывать.
Кэрролл Пикет, священник-аболиционист
15 лет (в 1982-1997 годах) был капелланом в тюрьме «Стены» в штате Техас, окормлял 95 заключенных-смертников, автор книги «В этих «Стенах», порицающей смертную казнь
ЧТО ЗАСТАВИЛО ВАС СТАТЬ КАПЕЛЛАНОМ КАМЕРЫ СМЕРТНИКОВ?
Я служил в Техасе, в городе Хантсвилл. Однажды мне позвонил руководитель системы местных тюрем — он был прихожанином моей церкви — и попросил год у него поработать. Я согласился, и он определил меня в тюремный блок «Стены». Тогда смертные казни там еще не исполнялись.
КАК ВЫ ОТНОСИЛИСЬ К СМЕРТНОЙ КАЗНИ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ СТАЛИ КАПЕЛЛАНОМ?
Я был типичным техасцем. Я вырос в Южном Техасе, где шериф был королем округа, который не ошибается. Смертная казнь воспринималась как отмщение, и я думал, что так оно и должно быть. Так в наших краях думало большинство. Дикий Запад, можно сказать.
ЧТО ВЫ ПОЧУВСТВОВАЛИ, КОГДА В 1982 ГОДУ УЗНАЛИ, ЧТО В ВАШЕЙ ТЮРЬМЕ БУДЕТ КАЗНЬ?
Мы все были шокированы. Это был первый опыт использования смертельной инъекции, в то время никто в мире еще ни разу этого не пробовал, к тому же никто из нас никогда не видел казни. Мы все ждали этого с очень-очень сильной тревогой.
КАК ВЫ СПРАВЛЯЛИСЬ СО СВОЕЙ ЧАСТЬЮ РАБОТЫ?
Я воспринимал это не как работу, а как служение. В нашем блоке был тюремный госпиталь, и там, на третьем этаже — мы называли его «коридором смерти», — содержались люди, которые умирали от рака, СПИДа и так далее. Я навещал их, был рядом с ними, когда они умирали. Это было моим служением. Когда начались казни, я отнесся к этому как к служению умирающему человеку. Мне было необходимо отстраниться от мысли о том, что смертельная инъекция — это не вполне то же самое, что любая другая смерть.