Смотрите-ка, звезда!
Певица Лиза Монеточка по нашей просьбе вспомнила школу – хороших и плохих учителей, травлю и поддержку одноклассников, как сбегала с уроков и как хотела учиться и то, какую роль всё это сыграло в её жизни.
Я училась в Екатеринбурге, и в первый класс пошла в очень интересную школу – с углублённым изучением предметов художественно-эстетического цикла. Дети там получали сразу и общее образование, и творческое – музыкальное, художественное, хореографическое. У нас в расписании были математика и литература, потом сольфеджио, а после уроков у каждого свой индивидуальный инструмент, и я больше всего ждала как раз вот этих музыкальных занятий.
Правда сначала я попала к такой преподавательнице, из-за которой мои отношения с музыкой надолго испортились. Получилось это так.
У моей мамы такой характер, что она всегда добивается того, чего хочет. И когда мы пришли записываться в эту школу, нам сказали: «Девочка хорошая, способная, пальцы для фортепиано, но набор уже закрыт». Мама обратилась в районо, написала кому-то какое-то письмо, немного надавила, и в итоге меня взяли, причем отдали лучшему преподавателю школы. Она готовила детей в консерватории, на разные конкурсы, они у неё ездили по стране, везде побеждали. И, понятное дело, она была очень требовательная, холодная, строгая – в общем, лучший преподаватель. Мне так не нравилось с ней заниматься, что я начала получать только двойки.
Мне не нравился её подход, не нравилось то, что мы играли. Понять гений Баха можно, наверное, в более осознанном возрасте, а в 3–4-ом классе сложно найти в его музыке прекрасное и оценить по достоинству. У меня ничего не получалось. Перед занятиями я плакала, после занятия плакала. Она никогда не хвалила, зато применяла физическую силу. То есть это как бы предполагается в музыке, что тебя можно немножко так по спине, за локти или по рукам – дернуть, стукнуть. Вроде так и надо, чтобы руки запомнили. А с другой стороны, она делала это грубо, и было очень обидно, что тебя все время тыкают. Мне очень нравятся современные тенденции – никто не может к ребенку прикоснуться никогда. Если бы я сегодня узнала, что к моему ребенку кто-то какие-то усилия прилагает, я бы устроила скандал. И я хочу, чтобы дети умели это сказать: «Пожалуйста, не трогайте меня». И чтобы умели говорить такое своим родителям.
Та учительница не только физически, но ещё и психологически давила. Всё время говорила про мои ногти, стыдила меня за них – а у меня были обычные ногти непоседливого ребенка, не всегда аккуратно стриженные, неровные, – и это её почему-то раздражало, и она говорила такие вещи, которые заставляли меня чувствовать себя мерзкой, неприятной, гаденькой. Она, кроме того, очень любила смотреть, чистые ли у ребенка уши. Возможно, я была не самым чистоплотным ребенком, но есть же множество способов сделать замечание иначе. Можно поговорить с родителями, можно тихонечко им на ушко шепнуть: «Слушайте, помойте, пожалуйста, вашего ребёночка». В общем, я выходила с урока и понимала, что я бестолковая, с ужасными ушами и ногтями, противная и мне самой от себя неприятно. Какой уж тут конкурс. Тебе просто хочется выкинуть или сжечь это пианино. Что, кстати, и сделали все мои одноклассники после окончания школы.
Самое прекрасное случилось, когда эта учительница, наконец, так от меня устала, что отказалась со мной заниматься. Причем отказалась со скандалом: мол, такую ужасную ученицу она учить не может. Конечно, другие преподаватели не хотели меня брать. И в итоге меня отдали самой бесперспективной преподавательнице, которой отдавали самых неспособных детей, которых больше никто не берет. И начался рай и счастье.
Она была уже взрослая женщина, но хорошо чувствовала детей. У нее была такая позиция: «Лиза, нам с тобой главное – получить на экзамене троечку, можно и четвёрочку. И это будет супер, Лизок! Какие тебе нравятся песни, неси». Я тут же давай скачивать ноты саундтреков из фильма «Сумерки», приносить ей. И, конечно, не было у меня каких-то выдающихся успехов, но как я была счастлива это всё играть! А на итоговом экзамене я сыграла музыку из фильма «Крёстный отец» – и получила пять, и меня очень хвалили! И та строгая преподавательница тоже нехотя так кивнула: ладно, ничего. Теперь представьте, что прошло несколько лет и она говорит всем в школе и гордится, что я... её ученица! А моя настоящая преподавательница, прекрасная Наталья Петровна, которая привила мне любовь к инструменту, конечно, расстраивается, когда это слышит. Так что восстановим справедливость: моя учительница – Наталья Петровна.
На самом деле музыка – это правда здорово, как и многие другие предметы. И всё, что нужно сделать учителю, это просто не вызвать отвращение к предмету. Может, просто не лезть под кожу ребёнку? И он сам проникнется искусством и творчеством? Просто чуть-чуть приоткрыть какую-то дверку, остальное он всё сделает сам? Не надо этого насилия, это же ужас.
Другая грустная история моего детства – о том, как я десять лет занималась балетом, в детской труппе при театре, и мне потребовалось достаточно много встреч с психологом, чтобы решить вопрос с этим балетом и с отношением к себе. Потому что балет предъявляет какие-то странные требования к человеку. Чем мне нравится музыка – ты можешь найти свою нишу. Например, у меня никогда не получалось играть лирические песни, зато я была королева маршей, забивала гвозди в это пианино. В балете же, если твои ноги не выворачиваются вот так, ты никуда не годен. Я очень старалась, но у меня не получалось никогда. Не знаю, почему мама так долго не отступала и мне не давала отступить. Хотя она человек довольно открытых взглядов. Ненависть к балету у меня была такая сильная, что я избегала его, как могла. Меня искали, находили, когда я бродила вокруг этого театра, ловили и тащили буквально за шкирку. При этом я была выше, чем остальные девочки в труппе. А что значит высокая – что тебя никогда не поставят в первую линию, и это тоже обидно. Я научилась очень хорошо делать вид, что у меня ниже рост, научилась как бы немножко оседать и сгарбливаться, и у меня эта привычка закрепилась , и до сих пор есть проблема со спиной. И вот ты мучаешься, и даже солисткой не можешь стать, ничего не помогает, ты просто родилась с телом, которое не подходит для балета. Только когда сменилось руководство в театре и к нам пришел другой руководитель, все балеруны куда-то испарились, а мы начали танцевать нормальные эстрадные танцы – и стало классно, интересно, весело.