Ленинизм головного мозга
Кто виноват в том, что в 1917 году Россия ухнула в кровавую революционную бездну? Русский народ, променявший предложенное ему в феврале либералами «царство свободы» на «бунт бессмысленный и беспощадный»? Или же пришедшие в октябре на смену либералам большевики, которые вознамерились заставить всех быть равными в рабстве и нищете?
Наверное, ближе всех к верному ответу на сакраментальный русский вопрос «Кто виноват?» в отношении «Великого Октября» подошёл депутат дореволюционной Госдумы русский националист Василий Шульгин. Главной разрушительной силой он назвал русский народ: «Пулемётов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы — этот зверь был… его величество русский народ…» — так вспоминал Шульгин день 27 февраля 1917 года, когда улицы Петрограда затопила вооружённая солдатская масса и царская власть в итоге рухнула.
Кровавые мантры
Однако «страшным зверем», по мысли Шульгина, русский народ был не по причине своей врождённой свирепости, а из-за падкости на агрессивную пропаганду большевиков. «Ах, глупые, глупые люди, несчастное русское стадо... Кричат “ура”... Есть ли предел русской дури... Кому кричат “ура”... Одному из тех негодяев, которые заставили русскую громаду резать друг друга и в награду за море крови подарили им голод, холод и темноту...» — сокрушался Шульгин по поводу восторженной встречи народной толпы с большевистским министром Анатолием Луначарским.
И всё же в том, что русское простонародье в какой-то момент повелось на коммунистические приманки, виновато было не только оно само. Ибо максимум, чего хотело большинство русских крестьян, — это отобрать у помещиков землю и зажить на ней своим «крестьянским раем». Ни о каком научном социализме, а тем паче коммунизме крестьяне, даже при всей своей исходной общинной закваске, не мечтали. Они мечтали о собственности и зажиточности.
Ответственность за то, что слово «социализм» в начале XX века оказалось в России (да и не только в ней) бешено популярными что кровожадные большевистские мантры до известной степени сработали, позволив загнать целую страну в тоталитарную мышеловку, — в гораздо большей мере нёс образованный класс.
Секрет успеха Владимира Ленина во многом заключался в том, что он говорил примерно на том же «социалистическом языке», что и множество тогдашних интеллигентов. Просто говорил более решительно и определённо. Ибо, в отличие от своих «прекраснодушных» социалистических оппонентов (эсеров и меньшевиков), Ленин с самого начала исходил из того, что социализм можно навязать обществу исключительно силой, так как другого пути к воплощению в жизнь теории, предполагающей «полное перевоспитание человека», на самом деле не существовало. И в этом смысле Ленин даже мог выглядеть человеком дела на фоне беззубых оппонентов-болтунов…
И вот русский народ, в какой-то момент неосторожно прокричав «ура!» большевистским сиренам, позволил утопии прорваться к власти и начать подгонять реальную жизнь под совершенно нереальные сверхзадачи. И полились потоки крови и слёз, из которых российское общество так до сих пор ментально и не выплыло…
А ведь для того чтобы этого не случилось, достаточно было, на первый взгляд, всего ничего. Просто народолюбивым русским интеллигентам следовало задолго до того, как их накрыл кровавый Октябрь 1917 года, вдуматься в саму логику «социалистического проекта». И понять, до какой степени он нелеп и чудовищен. И в этом случае язык большевистской диктатуры не показался бы значительной части русского общества таким с виду разумным.
Что ж. Попробуем это сделать сейчас. Тем более что «несвоевременные мысли» про социализм, увы, и сегодня своевременны, учитывая повсеместную интеллектуальную моду на неомарксизм…
Уничтожение рынка
Уже в 1894 году молодой марксист Владимир Ульянов сформулировал четыре принципа социализма, которых в дальнейшем и придерживался. Во-первых, запрет на частную собственность. Во-вторых, ставка на крупное производство. В-третьих, уничтожение рынка. В-четвёртых, планово-директивное управление экономикой. Как мы видим, идейная основа будущей экономики СССР была в главных чертах сформулирована ещё тогда.
Отказ от рынка был необходим во имя полного упразднения денег, ибо всякий, кто ими обладал, имел «фактическое право на эксплуатацию».
Нет рынка — значит, нужен тотальный план. Нужен «переход от единичного, обособленного, мелкого товарного хозяйства» к крупному хозяйству «из одного центра».
Как полагал Ленин, сама капиталистическая экономика в эпоху империализма (монополистического капитализма) подготовила всё необходимое, чтобы коммунисты просто пришли и встали во главе централизованного производства и распределения. Управление экономикой страны (а в перспективе и всего мира) казалось Ленину делом до предела простым. Что такое, например, единый госбанк? Это всего лишь «общегосударственное счетоводство», «нечто вроде скелета социалистического общества». Через такой банк, по Ленину, и следовало первым делом убить рынок и упразднить деньги, поставив всю экономику под полный контроль.
Нет, всё это не бред сумасшедшего и не «привет от Ким Чен Ына». Это наукообразная сказка, в которую верила огромная масса благодушных людей той поры. Сказка, в которую верил и сам Ленин и которая, подобно дудочке гамельнского крысолова, завораживала воображение многих образованных интеллигентов столетней давности: «Крупное производство, машины, железные дороги, телефон — всё это даёт тысячи возможностей сократить вчетверо время организованных рабочих, обеспечив им вчетверо больше благосостояния, чем теперь». И это звучало в те годы для многих образованных людей не как отвратительная политэкономическая какофония, но как «волшебная музыка социального прогресса»…